Чарльз Мерджендал - Куст ежевики

Он выругался вслух. Ларсон уставился на него.

— Что случилось, Берт?

— Ничего.

— Поссорился с Фрэн?

— Нет, я не ссорился с Фрэн. — Компания рыбаков засмеялась, вошел Билл Уоттс и сказал:

— Вы говорите о Фрэн? Я только что видел ее. Буквально десять секунд назад.

— Да? — сказал Берт. — Где?

— Шла в темноте вниз по улице. Я увидел ее лицо в свете фонаря. Посмотрел в зеркало заднего обзора — приобрел себе двойное зеркало на новый грузовик. Знаете, повернешь его немного и уже фары задней машины не слепят.

— Где? — снова спросил Берт.

— Я, конечно, не слишком хорошо ее видел. Но то, что она нырнула в редакцию «Кроникл», могу сказать с уверенностью.

Ларсон ухмыльнулся:

— Пошла сообщить Паркеру какую-нибудь гадость про тебя. А, Берт?

Все засмеялись.

А Берт сказал:

— Да, верно. Видите ли, Паркер пишет статью о несчастных случаях и правилах безопасности, а у нее есть кое-какие факты. Например, она выезжала на пожар в «Робинз нест»… — Он замолчал и снова принялся за пиво. Медленно тянул его, размышляя, что это могло значить. Наконец, он расплатился и попрощался: — До свидания, Пат… Ларсон… Чет… Билл… — И вышел из ресторана.

На улице было темно. Желтые фонари отбрасывали огромные тени на фасады магазинов. С залива дул пронизывающий холодный ветер. Ветер трепал кудрявые волосы Берта, и он подумал, что неплохо бы следующим летом сделать короткую стрижку типа «ежик». Как у Гая Монфорда.

Окна редакции «Кроникл» были темны. Только через ставни чердака пробивался свет. Берт дернул дверь. Заперто. Он медленно обошел вокруг здания, проверяя каждое окно. Все они были закрыты изнутри. Одно, правда, оказалось разбитым и затянутым черной бумагой. Он разрезал бумагу кусочком битого стекла, аккуратно сделал дыру, достаточно большую, чтобы в нее можно было пролезть. Внутри он долго стоял не двигаясь, привыкая к темноте.

Лестница на чердак была почти рядом. Он осторожно двинулся к ней, наткнулся на груду засаленных тряпок, беззвучно чертыхнулся, остановился, прислушался. Сверху не доносилось ни звука. Ни слова, ни шороха. Ничего. Он медленно подошел к лестнице, ухватился за нее обеими руками и стал осторожно подниматься на коленях, чтобы меньше шуметь. Дверь на чердак была закрыта, но не заперта. Она была тяжелой и открывалась одним сильным толчком. Но он поднимал ее медленно. Рукам было больно. Мощные плечи дрожали от напряжения. Наконец, дверь стала поддаваться, и глазам его открылась такая сцена, что он перестал чувствовать тяжесть. Поднялся с колен и уставился на лампочку без абажура, свисающую с затянутого паутиной потолка, и сидящую в позе фотомодели голую Фрэн на старом армейском одеяле.

Фрэн, видимо, было холодно. Соски резко обозначились, гусиная кожа была натянутой, почти синюшной. Она откинулась назад, обхватив себя руками. Глаза ее были закрыты, но не в страхе и ужасе, а скорее в какой-то спокойной решимости. Казалось, что мысли ее далеко отсюда.

Берт облизнул губы, зажмурился и в ту же секунду увидел Джоани, стоящую перед зеркалом и любующуюся своим еще не сформировавшимся телом, и себя, висящего на веревке за ее окном и глазеющего на нее. Он снова открыл глаза. Перед ним была не Джоани, а Фрэн с развитыми формами, высоким, невероятно твердым бюстом и довольно массивными округлыми бедрами. Он увидел это, а потом услышал дыхание — медленное, тяжелое, с присвистом — свое собственное — из того времени, когда он сочинял письма и запечатывал их кольцом, опущенным в воск, когда его терзало чувство вины, а он смеялся и болтал без умолку, стараясь не выдать своей бушующей страсти. Тот юноша был здесь. Здесь, в темном углу. Он тяжело дышал, испытывая чувство вины и стыда, рискуя стать слабым и ни на что не способным. Отец предупреждал его, и он никогда этого не Делал, никогда…

— Сукин ты сын! — Он бросился на ошарашенного человека в углу и стал молотить его по лицу своими большими кулаками. Сбив с ног, с остервенением пнул его в пах. Человек закричал. Из кучи поломанной мебели Берт выхватил ножку от стула и ударил человека по лицу. Слышно было, как хрустнула переносица. Следующий удар пришелся по лысине — ответом был тихий, жалобный стон. «Сукин сын, сукин ты сын!» Потом чьи-то руки схватили его за плечи, и он услышал голос Фрэн: «Берт… Берт…»

Он выпрямился, дрожа всем телом. Фрэн взяла из его руки ножку от стула и бросила на пол. Она была все еще голой и тихо повторяла плачущим голосом: «Берт… Берт…» Наконец, он пришел в себя, все понял и сказал: «Боже… Оденься… Боже мой… Боже мой!»

Фрэн быстро оделась под тусклой лампочкой. Паркер не шевелился. Лицо у него было залито кровью. Крышка, подумал Берт, крышка, правда, еще дышит. «Пошли… Пошли». Он подтолкнул Фрэн к лестнице. Крепко держа ее за руку, вылез из окна, потом помог выбраться ей. Быстро осмотревшись, он потащил Фрэн к тротуару, увлекая ее за собой, почти побежал к своей машине, которая стояла в трех кварталах от «Кроникл», напротив ресторана Пата.

— Хочешь выпить? — спросил он наконец.

— Нет… Нет… Мы должны вернуться. Ты избил его, Берт…

— Черт с ним!

— Ты же не можешь просто так оставить человека.

— Я пошлю кого-нибудь. А сейчас тебе надо выпить.

— Хорошо. Но не у Пата. Ты должен сейчас же послать туда кого-нибудь.

— Мы поедем в «Линкольн».

Когда Берт открывал дверцу машины, из ресторана вышел Ларсон Уитт.

— А… нашел ее? — спросил Ларсон.

— А то как же! — Он вспомнил, как Билл Уоттс рассказывал про двойное зеркало в своем новом молочном фургончике. — Ты был прав, Ларсон. — Он рассмеялся. — Сидела у Паркера и поливала меня грязью.

Ларсон тоже засмеялся. Потом Берт сел в машину, включил мотор и поехал в «Линкольн». Он вспомнил, что там будет Бетси. Они не виделись с той самой ночи, когда он хотел переспать с ней, но спасовал, и она смеялась над ним. Но теперь это не имело никакого значения. Он стал думать о Паркере Уэлке.

— Сукин сын, — сказал он.

— Берт… — Фрэн плакала. — Он даже не дотронулся до меня. Ни разу. Пальцем меня не тронул. Понимаешь, он знал, что это мы были в «Робинз нест», и грозился написать об этом в газете, но… он не трогал меня.

— Ну конечно, — сказал Берт. — Конечно.

— Пойми, Берт. Прошу тебя, постарайся понять.

— Я все понимаю, чего тут не понять. — И добавил: — Извращенный ублюдок. — Но в голосе его не было уверенности.

После того как постучали во второй раз, Сэм очнулся от своих мыслей, быстро спрятал бутылку виски в нижний ящик, выбрался из-за стола и открыл дверь. Перед ним стояла мисс Кили. Она была на несколько лет моложе Сэма, седая, в очках с металлической оправой, такая же застенчивая, как и много лет назад, когда он предложил ей работу.