Александра Полстон - Санта–Барбара II. Книга 3

Он еще раз сжал пальцы Шейлы и внезапно отпустил ее руку.

— По–моему, нам пора идти, — сказала Шейла, и, не дожидаясь ответа, двинулась вдоль борта, скользя рукой по поручням.

Самуэль Лагранж шел за ней, любуясь стройной фигурой женщины. Бархат вечернего платья тяжело колыхался на ветру, и от этого Шейла казалась еще более воздушной.

Внезапно женщина остановилась возле пожарного гидранта и, улыбнувшись, посмотрела на Самуэля Лагранжа.

— Что тебя так позабавило, Шейла?

— Я вспомнила, как однажды с отцом мы катались на пароходе по реке. Я тогда была еще совсем маленькой, лет семи. На палубе было полно народу, а меня заинтересовал пожарный гидрант, такой красный, яркий. Я присела и открутила его. Представляешь, Самуэль, струя речной воды ударила в отдыхающих. Никто не понял, в чем дело, началась паника, а я не могла сообразить, как закрутить кран. Слава богу, подоспел отец и перекрыл воду.

— Может, ты хочешь позабавиться и сейчас? — предложил Самуэль. — Пожалуйста, откручивай.

— Я помню, как смешно выглядели мокрые люди, и как все это меня забавляло. Но только до тех пор, пока отец не начал меня ругать. И тогда все, что до этого казалось мне веселым, вдруг стало мрачным. Мне уже не хотелось этой речной прогулки, я сидела возле борта, уцепившись за поручни и плакала. А отец испугался за меня, он принялся утешать, успокаивать и даже попросил прошения за то, что ударил меня. А я обозлилась на весь мир. Ведь я не хотела сделать ничего плохого, и меня поразило то, что никто из облитых водой не предъявлял мне никаких претензий — все веселились. А мне было грустно–грустно за то, что отец разозлился на меня. Я до сих пор немного злюсь на него, вспоминая ТО происшествие.

— Твой отец жив?

— Нет, он умер четыре года тому назад.

— У меня тоже уже нет родителей, и я тоже когда‑то был бедным. Все, чего я достиг, я добился своими руками, своим умом. И это, поверь, Шейла, было не так уж сложно, главное было захотеть. И если я чего‑то хочу, то я этого добиваюсь.

— Всегда? — спросила Шейла.

— Да, во всяком случае, еще ни разу я не потерпел поражения.

— Такого не может быть! — воскликнула Шейла.

— Может, важно только желать выполнимого. Ведь не могу же я пожелать превратиться в чайку или заставить солнце сесть на востоке? Я загадываю только реальные вещи — и тогда они сбываются.

— Это довольно грустно — знать, что ты не можешь совершить чудо, — вздохнула Шейла.

— А чудо — это когда чудесно чувствуешь себя, — пошутил Самуэль Лагранж, — а я чувствую себя прекрасно, когда смотрю на тебя.

Люди, оказывается, жаждут чужой крови. Звезды видны только на море. Дэвид пробует в деле волшебную монету. Бывает поцелуй, который ни к чему не обязывает.

Они поднялись на верхнюю палубу, и зашли в кают–компанию. Тут все утопало в цветах, посередине помещения стоял огромный стол. Это был не простой обеденный стол, он состоял из нескольких стеклянных дисков, которые возвышались один над другим. Каждый следующий диск был немного меньшего диаметра и от него отходили блестящие медные ручки. Таким образом, его можно было поворачивать вокруг оси, подводя к себе тарелку с нужными яствами.

— Но ведь еще никого нет! — воскликнула Шейла.

— Сейчас мы это исправим.

Самуэль Лагранж подозвал стюарда и тот удалился выполнять его поручение. Он обзвонил все каюты и пригласил гостей к обеду.

Первым появился Дэвид. Он выглядел довольно неважно: усталый вид, помятый костюм. Он даже не решился подойти к Шейле, а остановился в дверях, рассматривая великолепие кают–компании.

Следом за ним появились Вальтер и Сильвия. Они шли обнявшись. Сильвия даже не удосужилась поправить свою прическу, но растрепанные волосы были ей на удивление к лицу.

Войдя в кают–компанию, Вальтер снял свои зеркальные очки.

Самуэль Лагранж пригласил всех к столу. Когда гости уселись, он поинтересовался у Вальтера:

— Интересно, о чем это ты так долго беседовал с Сильвией?

— От тебя, Самуэль, ничего не укроется, ты даже знаешь, что я не заходил в свою каюту.

— Стюард же звонил тебе, — улыбнулся хозяин яхты, — так что просчитать, где ты находился, было совсем несложно.

— Мы говорили, — Сильвия рассмеялась, — о любви.

— О любви? — изумился Самуэль Лагранж, — по–моему, это вечная тема. Это то же самое, что спорить о том, кто лучше — женщина или мужчина. Тут невозможно прийти к какому‑нибудь определенному результату.

— А мы все‑таки пришли, — Сильвия захихикала. Вальтер остановил ее.

— Не нужно обманывать, ты все свела к разговору.

— Но мы же с тобой не только говорили, но и целовались.

— Но ведь ты сама уверяла меня, что мы всего лишь занимаемся исследованиями физиологии, — насупился Вальтер, — так что эти наши поцелуи ни к чему не обязывают нас.

— Конечно, это ты сейчас так говоришь, — Сильвия продолжала смеяться, — но надеялся ты совсем на другое. Ты пытался втянуть меня в свою испорченность, ведь поцелуй — это такое тонкое молчаливое обещание, с него все и начинается.

— Да, Сильвия, я с тобой согласен, — вставил Самуэль Лагранж, — все начинается именно с поцелуя. Но он и сам уже отчасти все. После него дальше некуда идти.

— Почему? — изумилась Шейла.

— Потому, дорогая моя гостья, потому что поцелуй — самое худшее из всего, что есть. Ведь вы никогда не задумывались, почему целуют именно в губы?

Сильвия задумалась.

— В самом деле, странно, наверное, потому что таково желание людей.

Самуэль Лагранж улыбнулся.

— Все дело в том, что люди жаждут чужой крови, а на губах кожа самая гонкая и под ней сразу же кровь. Ведь поцелуй обман. Все, что нужно людям — это лежать голыми, кожа к коже.

Сильвия воодушевилась.

— Ты, Самуэль, всегда становишься на мою сторону, понимаешь жизнь как нужно. Я тоже пыталась уверить Вальтера, что любовь — это всего лишь, когда один жалкий человек губами и руками водит по коже другого — и оба они не стыдятся этого жалкого смехотворного занятия и стараются ни о чем не думать, иначе это сразу бы отравило им удовольствие.

Вальтер прервал ее.

— Самуэль, представляешь, что она отыскала у тебя на яхте? Какую‑то гадкую духовную книжонку и прочитала мне из нее стишок, который мне испортил настроение.

— Ты его не помнишь? — спросил Самуэль.

— Такой стишок трудно не запомнить, всего лишь две строчки, но какая гадость! — и Вальтер процитировал стишок, отысканный Сильвией в книге:

Человек красивым, блестящим.

Нарядным бывает.

Но внутри у него — потроха,

И они воняют.

— Это мерзкий стишок, — согласился Самуэль, — я распоряжусь сжечь эту книжку.

— Конечно, мерзкий, — согласилась Шейла, — хотя и выдает себя за духовный.