Раду Чобану - Сумерки

Вдруг из столовой послышалась музыка: жена коменданта, военврач Тамара Пестрицова, играла на рояле Ливиу. Все тактические соображения Севера полетели в тартарары. Рейн слился с Роной, Эльба потекла в сторону Дуная… Тамара играла «Турецкий марш» Моцарта. Дрожь пробежала по спине Севера, холеные пальцы стали постукивать по столу в такт музыке, взгляд уперся в синюю штору, которой была задернута стеклянная дверь. Когда марш кончился, Север почувствовал даже нечто вроде сожаления. Как ни досадно ему было это отметить, Тамара играла превосходно, хотя в музыке он не считал себя большим знатоком.

Он опять было вернулся мыслями к событиям на фронте, как снова зазвучал рояль. На этот раз Тамара исполняла вальс Чайковского из «Патетической». Север, разумеется, не знал, что это, как не знал и того, что докторша играла прежде, но мелодия ему была знакома по концертам в Женском благотворительном обществе. Впервые музыка оказала на него столь сильное действие, он слушал как зачарованный, замечтался, расчувствовался. Поднявшись из-за стола, он на цыпочках, стараясь не скрипеть, подошел к двери и тихонько отогнул край тяжелой шторы.

Тамара играла без нот, отвернувшись лицом к окну. Она была в юбке цвета хаки и в тонкой хлопчатобумажной сорочке, пожалуй, тесноватой для такой пышной груди. Гимнастерка с капитанскими погонами висела на спинке стула. Волосы, обычно заплетенные в косы, теперь в беспорядке разбегались по плечам. Лицо озарял алый отблеск заката, и каштановые волосы отливали золотом.

Щеки Севера пылали, как обожженные ветром. Кровь ударяла в виски, и удары отдавались в ушах. Последнее время у старика пошаливало давление, но сейчас он старался не думать об этом. Во все глаза смотрел он на женщину, что сидела за роялем, прикусив нижнюю губу, как делают от усердия дети. Но вот стихли последние аккорды, смуглые пальцы остались лежать на клавишах, а женщина все сидела, отвернувшись лицом к окну. Старик встрепенулся, чары развеялись, он опустил занавеску и зашагал из угла в угол по кабинету.

Вот так дела. Немцы при последнем издыхании, словно змей под копьем святого Георгия, а здесь за фортепьяно, привезенном прямо из Вены специально для Ливиу, сидит чужая бесстыдная бабенка, раздетая почти догола и надушенная какими-то мерзкими духами. Он приостановился и снова зашагал по кабинету. Возможно, она и порядочная женщина. Кто ее знает? И кому это надо знать? Играет она неплохо и по-французски говорит, чего не скажешь про ее мужа и тех двух солдафонов. Правда, и он, Север, французского не знает, но не в этом дело. В конце концов не все ли равно, какая она, эта Тамара Пестрицова? Господь с ней! Она одна из тех, кто вторгся в его дом, она распоряжается роялем Ливиу, как своей собственностью, — этого ли недостаточно? Чем же все это кончится? Есть только два пути: либо англичане с американцами вмешаются, либо Румыния обречена, и к власти придут коммунисты, а тогда… Старик потеребил усы, что всегда означало высшую степень озабоченности и умственного напряжения… Конечно, уповать нужно на первое, но и ко второму нужно быть готовым… Несомненно, если коммунисты одержат верх, они все приберут к рукам. И дома тоже. Надо бы как-нибудь распорядиться домом, пока не поздно, хотя сомнительно, чтобы нашелся покупатель на столь неподходящий товар. Ну, а если найдется, есть ли смысл продавать его теперь при полной денежной неразберихе? А во что потом вложить капитал? Что не рискованно приобретать? Золото, монеты? Пожалуй. Но у Севера и так душа не на месте из-за тех нескольких наполеондоров, что спрятаны за косяком двери между кабинетом и столовой. А может, подарить особняк какому-нибудь учреждению, выговорив себе квартиру получше, а потом она перейдет к Владу? Но кому подарить? Кому? Есть ли такое учреждение, которое может дать гарантии? Надо будет все обсудить с Олимпией, у нее трезвый ум. Правда, Север мало прислушивался к ее словам, всегда поступал по-своему, терпел неудачу и насмешки Олимпии. Она ведь высказывалась и против особняка, предлагала ограничиться небольшой двухквартирной виллой, а деньги вложить в какое-нибудь выгодное предприятие, но Север настоял на своем и после двадцать лет сряду выплачивал долги.

Вечерело. Подул резкий пронизывающий ноябрьский ветер. Чувствовалось приближение холодов. Потирая руки, старик подошел к окну, опустил одну штору, другую и так на всех окнах. Включил настольную лампу. Он не знал, куда себя деть до прихода Влада: сегодня мальчик ночевал у них. Но где же он? Наверно, увлекся игрой в «Черного Петера». Вот тебе и на, в «Черного Петера»! Набрались всяких немецких словечек. Даже не заметили, как перестали говорить в «дурака». Старой колодой еще играли в «дурака», а как купили новую, то оказалось, что играют уже в «Черного Петера». Вот так дела.

Вошла Олимпия, кутаясь в шерстяной бордовый капот, даже руки сунула в рукава, как в муфту.

— Ну, как тебе концерт генеральши? — спросила она, ежась от холода.

Если не считать ехидства насчет коменданта, которого она из майоров произвела в генералы, в тоне ее не чувствовалось никакого подвоха, и Север искренне ответил:

— Хорошо играет.

— Ты так считаешь? — спросила она бесстрастно, давая понять, что не разделяет его мнения. — Как холодно вдруг стало. Скорей бы пришел Влад. Может, принесешь дров, затопим камин.

— А Рожи?

— Я ее сегодня отпустила.

— Гм… Мне нужно с тобой поговорить.

Олимпия усмехнулась и присела на подлокотник кресла.

— Со мной? О чем? За что мне такая честь?

Старик нахмурился, взглянул на нее исподлобья.

— Опять ты за свое?

— Нет. Просто удивлена…

— Посоветуй, что делать с домом, если… эти останутся?

— Посоветовать?.. Тебя интересует мое мнение?

— Да, интересует.

— И ты последуешь моему совету?

— Да, если сочту его благоразумным.

— Ладно. Дай подумать. Ты пока принеси дрова, а то мальчик придет, а здесь ужасно холодно.

— Хорошо. А ты приготовь кофе или чай. Я тоже почему-то озяб.

— М-да, невеселая штука — старость…

Север был слишком озабочен, чтобы ответить, он нахлобучил шляпу, взял корзину для дров и спустился по узкой лестнице в подвал.

Через четырнадцать лет, прогуливаясь с Майей по Клужу, Влад рассказывал ей про тот памятный вечер:

«Остаться ночевать у бабушки с дедушкой было для меня самым большим удовольствием, особенно после того как у них расквартировались русские. Я все время торчал на их половине, и они с присущей всем русским любовью к детям баловали меня, пичкали шоколадом, печеньем, словом, тем, что гражданским лицам было недоступно. Меня нежно опекали и майор, и его жена, но особенно я подружился с молоденьким ординарцем майора Васей. Он был весельчак, играл со мной в прятки, угощал карамельками из своего пайка, красными с вареньем внутри, теперь бы я такие, наверное, в рот не взял, а тогда они были самым большим лакомством.