Раду Чобану - Сумерки

На известном курорте в Абации близ Фиуме 13 июня состоялся большой концерт под покровительством принцессы Аделины Люксембургской. На концерт съехались уважаемые гости из всей Европы. В концерте дебютировала юная румынка Валерия Мэриуц, дочь приходского священника Исайи Мэриуца из Сихилиште. Молодая скрипачка исполнила отрывки из «Фантазии Фауста» композитора Венявского и сыграла их столь виртуозно, что вызвала бурные аплодисменты у публики».

Обо всем этом попадья подробно рассказала мужу, не забыв упомянуть, что Валерия играла вместе с Олимпией еще и в Румынском казино. Окончив рассказ, попадья поднялась из-за стола и отправилась на кухню варить кофе (с молоком) и печь румяные булочки с изюмом. Отец Исайя остался сидеть в плетеном кресле под деревом, предаваясь сладким грезам, а молодые люди и барышни пошли прогуляться по саду.

Вскоре последовали свадьбы, но о них заветный ящичек не сохранил почему-то никаких свидетельств, хотя события столь важные не могли ускользнуть от внимания добросовестного репортера светской хроники «Стяга».

Север обосновался в городе, открыл юридическую контору и обслуживал местных купцов, дела его шли успешно. Через год у него родился сын, а еще через несколько лет началась война. Тщедушного и хилого Севера от ужасов и тягот войны уберегла медицинская справка. Военные награды достались другим. Но после Народного собрания в Албе, где Север был главой делегации от своего города, началась и его политическая карьера.

В городе на одном из двух проложенных в 1922 году проспектов стоит дом, мало, но все же отличающийся от соседних. Он тоже как они четырехэтажный, массивный, но разукрашен аляповатым орнаментом в псевдорумынском стиле. В нишах между окнами второго этажа громоздятся четыре тяжеловесные аллегорические фигуры, неизвестно что символизирующие, — впрочем, это никого особенно не интересует, — но одежды этих фигур отдаленно напоминают национальные костюмы. Старик выстроил себе дом, или, как его называли — дворец в 1922 году, чуть позже того времени, когда конки, влекомые костлявыми клячами, уступили место своим электрическим собратьям.

Север гордился не только своей репутацией преуспевающего адвоката, членством в парламенте, а позднее и сенаторством, но и тем, что он румын. Он хотел показать этим заносчивым чужакам, посматривающим, как ему казалось, на него свысока, что и румын способен выстроить себе многоэтажный дом «с лифтом» и по праву называть его дворцом. Дом был выстроен на удивление скоро. Старик, не брезговавший и саморекламой, частенько повторял, что построил дом на гонорар одного-единственного процесса. Но спустя много лет, копаясь в старых счетах, Влад обнаружил, что на дом этот было ухлопано все добро, оставшееся от Аврама Молдовану после его перехода в лучший мир; а платы жильцов едва-едва хватало на покрытие самых необходимых трат, которых требовал этот архитектурный урод.

Но об этом не знала ни одна живая душа. О своем «дворце» старик говорил с неизменной гордостью и самодовольством. По вечерам он выпивал чашку кофе с молоком, выходил на балкон и обозревал весь проспект от начала до конца. Важно и невозмутимо посматривал Север на прохожих сверху, поглаживая бородку «а ля марешаль Авереску». Если случалось пройти мимо одному из его многочисленных знакомых и уважительно произнести «Мое почтение, господин адвокат!», старик скупо улыбался и вяло махал рукой, — трудно было понять, дружественный это жест или покровительственный. Было это похоже на благословение чрезвычайно усталого пастыря…

Как-то ноябрьским днем 1944 года в газете «Вестник» жирным шрифтом, как с недавних пор повелось, напечатали сводку о положении на фронтах:

«Американская 8-я армия захватила большую часть города Метц».

«Французская 1-я армия обошла город Бельфор».

«Советские войска заняли важный венгерский стратегический объект Дёндёш и двинулись на Будапешт и Вену».

«Британская 2-я армия овладела городом Гейленкирхеном и начала наступление на Гладбек».

В последнее время старик забросил свои мемуары, отдав предпочтение более животрепещущим занятиям. Обычно он писал после обеда, теперь в эти часы он читал фронтовые сводки в газетах и размышлял о сложившемся положении. Он раздобыл где-то большую карту Европы и был на седьмом небе от счастья, если ему удавалось найти на ней нужный населенный пункт или отметить продвижение союзнических войск. Так он открыл, что есть город Бельфор, и восторженно следил за маршем возрожденной из пепла французской армии; впрочем, он вообще питал слабость к генералам, а де Голль был ему всегда симпатичен. Немцы рассчитывали на штурм Бельфора и укрепились, но французы обманули их надежды, обойдя город с флангов и не оставив противнику возможности ни отступать, ни длительно сопротивляться. Вот такие дела… Поэтому-то в газетах пишут не «захватили город», а «обошли». Старик был весьма высокого мнения о своих тактических способностях и, не имея возможности проявить их в схватке с живым противником, довольствовался тем, что предугадывал, как дела пойдут дальше. Итак, Бельфор больше не преграда, французская армия выйдет к Рейну, начнет широким фронтом наступление, и остановить ее уже не удастся.

Так же успешно шли дела на фронтах англичан, американцев и советских войск. Дни Гитлера сочтены. Конечно, будь жив маршал Авереску, все шло бы иначе, но старик был доволен и таким ходом дел. Пугал его только союз с Россией. То, чего Север больше всего опасался, случилось: по городу в кажущемся беспорядке проходили советские войска, шумные, распевающие песни. Никаких социальных перемен — слава богу! — пока не наблюдалось. Все шло как положено в военное время. Война-то еще идет! Иногда ночью немцы бомбили город, но это было как бы не всерьез: бомбы то не попадали в цель, то не взрывались. И утром их обезвреживали румынские или советские солдаты, смотря по тому, кто оказывался поблизости. Гораздо больше люди страдали от растущей дороговизны, отсутствия самого необходимого, от тифа и главным образом от того, что, начиная с шести-семи часов вечера, появляться на улицах стало опасно: почти каждую ночь то тут, то там потрескивали одиночные выстрелы.

Присутствие союзнических войск старик ощутил одним из первых и, как говорится, на собственной шкуре: к нему на постой определили военного коменданта, его жену, военврача, и двух старших офицеров штаба. Старик уступил им пять комнат из восьми, оставив себе спальню, гостиную и кабинет, который от столовой отделяла застекленная дверь. Сейчас сквозь эту дверь, несмотря на плотно задернутые шторы, пробивался приторный запах духов «Фиалка». Олимпия душилась нежнейшими французскими духами «Ша Нуар», Марилена еще того нежнее — духами фирмы Коти, к резким запахам старик не привык. Не отрывая пальца от линии Рейна на карте, он достал платок и трижды чихнул.