Ленора Чу - Китайские дети - маленькие солдатики

Когда пришел мой черед высидеть американский эквивалент этих экзаменов – SAT, – моему отцу так понравились результаты, что он запечатлел их в памяти навсегда. Через пятнадцать лет он, провозглашая тост за наше с Робом пожизненное брачное счастье, произнес эти цифры над говяжьим медальоном в присутствии двухсот гостей. «Моя дочь – выпускница с национальным отличием!» – объявил он, и я, сидя во главе стола, вжалась в кресло.

Суть папиного сообщения: это число – мера моей ценности как человека.

И после того как человек завершает формальное образование, Китай по-прежнему обожает проверять его – словно это привычка самой страны. Квалификационные экзамены существуют для всевозможных профессий, в том числе для врачей, психотерапевтов, юристов и судей, есть и экзамен для начинающих госслужащих. Имеется проверка владения стандартным мандарином.

– В Америке разве нет проверки разговорного английского? – спросила моя подруга-китаянка Мередит и оторопела, когда я покачала головой. – В Китае это очень важно.

Допустимый уровень для полицейских – не ниже 80, для учителей – 87, для актрис – 93. Для некоторых профессий этот уровень знания – лишь рекомендация. Для ведущих, как Мередит, чьи голоса звучат на радиоволнах страны, минимально допустимое число очков – 97.

– У меня 98, – гордо объявила она. – Полагается проходить проверку раз в пять лет. Владеть стандартным мандарином очень важно.

Обнаружила я и еще кое-что – эдакое прокрустово ложе китайской системы образования. Проверки в этой стране применяются и для профессиональной оценки учителей и школ. Учителей, в общем, оценивают по успеваемости их учащихся, школы ранжируются по тому, насколько успешно их ученики пробиваются на следующий учебный уровень, а это, в свою очередь, обычно определяется результатами вступительных экзаменов. И пусть все на дух не выносят экзамены, учителя вынуждены заставлять детей сосредоточиваться на проверках. (Это становится все более применимо и к Соединенным Штатам.)

Более того, в Китае зарплата учителя старших классов может быть поднята на 20–40 %, если у учащихся высокие показатели по гаокао , сообщил мне Вэй Юн, учитель в пекинской школе «День нации». Школы завоевывают и теряют репутации на основании совокупного количества баллов по гаокао , набранных учащимися той или иной школы: высокие результаты – фонтан удачи, поскольку управляющие заведением в силах оправдать повышенные расходы школы, бытует и практика государственного финансирования, основанного на этих результатах. Их сравнивают и ранжируют по классам, школам, городам и провинциям – такая вот открытая оценочная ведомость.

– Никто не хочет реформ по-настоящему, – сказал мне бывший директор школы Кан Цзянь. – Пока гао-као – способ оценки образования, давление никуда не денется. – И добавил зловеще: – А гаокао лишь набирает значимость.

Китайская пословица « цзинь жи ши, цзинь жи би » означает «Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня». В стихотворении времен династии Мин встречается задумчивое: если «отложил что-то на завтра, сколько тех „завтра“ будет у тебя?».

Не прохлаждайся, говорят пословицы, поскольку всегда найдется задача, которую нужно решить, или дело, с которым следует справиться. Этот урок заложен у меня в мышечной памяти, как бы я ни противилась, а вся моя ближайшая китайская родня ни училась сознательно расслабляться – увы. Я и поныне борюсь с угрызениями совести, лентяйничая с бокалом вина после долгого трудового дня. Не пойти ли мне покопаться в своем пенсионном портфеле? Может, прибраться в кухне? Позаниматься физкультурой?

Как-то раз учительница Сун задела в WeChat именно эту струну. «Наш детсад примет у себя почетных гостей, которые обсудят подготовленность к начальной школе и условия приема», – написала она, а это самое что ни есть « цзинь жи ши, цзинь жи би », учитывая, что до начальной школы почти два года.

– Рэйни наконец-то встроился, – говорила я Робу, надеясь, что пока допустимо немного расслабиться. – Может, немного отпустим поводья?

– Кажется, мы уже опаздываем про это думать, – ответил Роб, качая головой.

Как всегда, учительница Сун потребовала немедленного ответа: «Прошу сообщить, желаете ли вы забронировать место». Броней возникло столько, что пришлось запланировать второе заседание.

Мне доводилось краем глаза глянуть в экзаменационный лист одной из трех лучших шанхайских начальных школ. Три густо исписанные страницы задачек, иероглифами, с многовариантными ответами. Например:

Есть два стакана сока. Ребенок выпил полстакана, мама доливает до верха. Ребенок пьет еще полстакана, мама доливает до верха. Затем ребенок выпивает все до дна. Сколько стаканов сока выпил ребенок?

«Эта задачка для пятилетки?» – задумалась я.

– Бухаоисы – позвольте вас потревожить на минутку. – Я оттащила учительницу Рэйни в сторону. – Разве вступительные экзамены в начальную школу не запрещены? Я думала, что система пытается облегчить нагрузку. Зачем нам готовиться к экзамену?

– Да, но в престижные школы экзамены есть все равно, – сказала учительница Сун, посмотрев на меня изумленно. – Это важно, поскольку лучшие старшие школы – часть системы и вступление на верный путь начинается с начальных классов. – Так же рассуждал и Грегори Яо, одержимый факультативами папаша, засунувший малолетнюю дочку на занятия в «ранний MBA».

Я глядела на учительницу и переваривала первую догадку: на своих занятиях Сун несколько отклоняется от Белой библии, которую она пропагандировала на нашем стартовом родительском собрании. Но как – в этой культуре, в этой системе?

Отношения у нас с Сун сложились легкие. Учительница Чэнь с предыдущего года считала, что иностранца нужно перевоспитывать, а вот Сун смогла разглядеть больше особенностей моего существования в Китае.

– На вид вы – как «мы, китайцы», – однажды сказала она мне оторопело, кивая моему мандарину с иностранным акцентом.

– Я – как «вы, китайцы», только американка, – поддержала ее я. – Мои родители – китайцы, но эмигрировали в Америку, еще молодыми.

– Чжидаолэ – понимаю, – кивая, сказала Сун.

В День учителя я решила подарить ей кошелек «Кауч», желая дать нашим отношениям здоровый зачин. Рэйни нарисовал на куске картона динозавра, и я сунула его рукоделие в кошелек. Учительница Сун обозрела подношение – маленькое, умещавшееся у меня на ладони, скромно обернутое от чужих глаз белой бумажкой – и решила принять.

Наутро она передумала.

– Дорого, – сказала она мне, вытаскивая сверток из тайника в контейнере для фломастеров. Быстро сунула мне в руку. – Простите, не могу принять.