Ленора Чу - Китайские дети - маленькие солдатики

В руках у уполномоченного выдавать эти оценки сосредоточена громадная власть. Учителям остается лишь надеяться, что судия окажется справедлив, – так же, как китайский крестьянин в 1980-х мог надеяться на местного сборщика налогов, непримиримого к злоупотреблениям или несправедливым, случайным поборам. Не всем везет. «Ни для кого не секрет, что нам приходится предлагать начальству до 50 тысяч юаней, чтобы нам дали возможность повышения по службе», – писал некий учитель из Эчжоу, провинция Хубэй, на одном форуме в Сети.

Аманда рассказала, что ее учитель математики в старших классах всегда искал обходные пути. Он сидел в комиссии, составлявшей экзаменационные вопросы для общегородской математической олимпиады, и его власть оказалась искушением, которое он не смог преодолеть.

– Он раздавал вопросники своим ученикам, – сказала мне Аманда, – загодя.

С такой форой, продолжала Аманда, ученики этого человека оказывались лучшими в районе. В тот год и у самого учителя характеристика заблистала.

– А дальше что? – спросила я у Аманды, воображая, как того человека поймали и уволили.

– Получил повышение, – ответила Аманда, – а школу наградили.

Китайские СМИ в последние годы сообщали о многочисленных случаях широкомасштабных махинаций в образовании. Директор одной старшей школы в Гуандуне принимал «взносы» от родителей и брал на учебу сотни детей, чьи результаты вступительных экзаменов оказались ниже проходного балла. Более трех тысяч учителей и школьных начальников в Хубэе требовали, чтобы ученики покупали форменную одежду по ценам выше рыночных, а затем получали откаты от компаний-производителей. Целую обойму администраторов в провинции Гуйчжоу уволили за взятки; один школьный руководитель из Аньхуэя накупил лабораторного оборудования и на откаты приобрел сыну квартиру. Шишка из Университета Жэньминь покаялся, что принял более 3,6 миллиона долларов в обмен на гарантии мест в колледже или за другие поблажки, связанные с учебным администрированием.

Власти пытаются изжить эти беды, но претыкаются: закон – одно дело, а действительность – совсем другое. Махина системы и глубоко въевшаяся культура образования препятствуют переменам. Случается, что сами учителя и родители, как ни парадоксально, протестуют против антикоррупционных мер: им удобно с системой, которая, очевидно, ущербна, зато совершенно понятна.

Возьмем, к примеру, попытки правительства искоренить мухлеж на гаокао . Многие лазейки на этом экзамене уже описаны – лазейки, найденные учениками, родителями и даже учителями, которым выгодно, чтобы экзаменуемые зарабатывали побольше баллов, – но с каждым годом возникают ходы все более хитрые. В новостях проскакивают фотографии микрофонов, скрытых в монетах и очках, наушников в виде ластиков, снимки крошечных шпаргалок. Учеников из одной провинции нанимали, чтобы они сдавали экзамены за учеников другой провинции – это отдельная беда в глубинке. Бывает, привлекают консультантов, чтобы те передавали ответы в день экзамена, платят чиновникам, чтобы заранее глянуть на экзаменационные вопросы. Случалось, что учителя продавали распечатки с ответами.

В последние годы пекинские чиновники предложили жестко наказывать – в 2015 году вышло постановление о тюремном наказании за жульничество на гаокао сроком от трех до семи лет. Местные комитеты образования тоже пробуют принимать меры – запрещают наручные часы в экзаменационном зале, к примеру. В провинции Гуандун ввели систему распознавания удостоверений личности, чтобы за студентов экзамены не сдавали подсадные. В одной школе в Цзинчжоу экзамен проводится глубоко в лесу, где никакая сетевая связь не пробивает, а по интернету распространился снимок, на котором парты отстоят друг от друга на расстоянии длиннее вытянутой руки, по рядам ходят учителя – чтобы предотвратить списывание. Министерство недавно объявило, что каждый экзаменационный зал должны патрулировать по крайней мере два человека из персонала.

Таково публичное признание эпидемии.

И все же еще чуть-чуть нажать – и люди начинают возмущаться. «Мы хотим справедливости. Несправедливо, что нам не дают мухлевать», – вопила толпа рассерженных родителей после того, как власти внезапно установили металлоискатели и пригласили внешних надзирателей на экзамен в провинции Хубэй. Мухлеж – «национальный спорт», заявила эта группа из более чем двух тысяч родителей, они швыряли камни и орали на экзаменационных надсмотрщиков, которым пришлось укрыться в здании.

Решительные меры, применяемые только к их детям, ставят их в невыгодное положение, говорили они.

Примерно тогда же я вновь навестила занятия Тыковки.

Прошла по длинному коридору до младшей группы № 1 в детсаду «Гармония» и приметила старшую преподавательницу Ван у рукомойника в открытом туалете. То, как она мыла руки, пробудило во мне множество воспоминаний о тех первых днях у нее в классной комнате: Ван сунула руки под воду, они соприкасались лишь запястьями и кончиками пальцев, между ладонями образовывалась емкость, словно Ван держала в руках мышонка. Когда она энергично терла руки в этих двух точках соприкосновения, казалось, будто она целенаправленно мучает малютку-грызуна.

Я прошла с ней до класса, и мы, оказавшись внутри, разговорились на задах комнаты, а помощница учителя тем временем начала урок.

– А где Ван У Цзэ? – спросила я у старшей Ван, оглядывая лица детей в поисках Тыковки, желая увидеть, как мальчонка справляется через полгода после того, как мы впервые с ним тут познакомились.

– М-м-м-м… его нет. Он болен. Вечно он болеет, – сказала мне старшая Ван, опираясь о многоярусную кровать. Лицо у Ван – сплошны углы, резкие черты язвительно нахмурились.

– У него не ладится в садике? – спросила я.

– Он вайдижэнь – чужак, – сказала Ван, словно ее городская предубежденность объясняет отсутствие провинциального мальчика на занятиях. – Хотите покажу другого странного ребенка? Вот, например, – сказала она, внезапно шагнув вперед и схватив какую-то девочку за плечо. – Цзыбичжэн – ничего не понимает. – Три иероглифа « цзыбичжэн » переводятся как «самость», «закрытый» и «болезнь». У девочки был аутизм. – Ее родители отказываются что бы то ни было с ней делать, – пояснила Ван. – Просидит в углу, пока не вылетит. – Таков подход «ничегонеделания» к детям с особыми нуждами, и девочка действительно сидела у дальней стены и издавала звуки, которые я не смогла распознать как слова: « Бан хай бао, бан хай бао ».

Учительницы Ван и Ли многое успели с тех пор, как я навестила их впервые. Дети заучили десяток стишков, освоили устный счет и уяснили разницу между самолетами, поездами и автомобилями. Ван взирала на порядок в классе с гордостью – эмалированные кружки для воды выстроены по линейке в буфете, пижамы уложены стопочкой на каждой подушке, дети молча сидят на стульях, – словно мое посещение внезапно проявило ее успехи.