Ленора Чу - Китайские дети - маленькие солдатики

Я хотела, чтобы в этом уравнении мой сын везде чувствовал себя свободно.

Рэйни делал семимильные шаги в сферах, которые нам в китайской системе нравились: он становился дисциплинированным и учтивым ребенком, а также хорошо схватывал числа и набирал все больше багажа для начальной школы.

– У Рэйни теперь поразительное чутье на самоконтроль, – сказал Роб на второй день операции «Решение выйти вон».

– Да, но ты видел, как он раскрашивает? – спросила я. – Он будто не может штриховать внутри контура и рисует одних динозавров. Постоянно. – Хотя иногда по поводу китайского образования нервничала я, бывало, наступала очередь Роба.

– Это совсем не так, – отозвался Роб. – Рэйни рисует всякое разное. И мы делаем все для того, чтобы дома у него были возможности творить.

– А как же слепое подчинение? – спросила я.

Роб рассмеялся.

– Он что, похож на слабовольного ребенка?

Как раз в то утро Рэйни явился к завтраку в наряде, который подобрал себе сам. Коричневые вельветовые брюки не шли к рубашке в синюю и белую полоску, и его выбор фасона меня встревожил.

– Доброе утро, Рэйни! Ты не хочешь поменять штаны? – спросила я, отправляясь на кухню поставить кофейную чашку в мойку. – Они не подходят.

– Нет, – вызывающе ответил он, топая за мной на кухню. – Ты слышала, что я сказал? Я сказал «нет». Не буду менять штаны. – Встал как вкопанный в дверном проеме и не спускал с меня глаз.

Мы с Робом возликовали от такого проявления воли.

– Видишь? – сказал Роб. – А вчера он расставил всех своих динозавров армией против персонажей «Звездных войн». Назвал все это «Звездные войны динозавров». Круче для «Звездных войн» не придумаешь, а? Динозавров туда подбавить. Чем не творчество?

– Ты цепляешься за соломинки, – возразила я мужу.

По правде сказать, все вроде бы шло хорошо. Чем дольше ребенок пробудет в китайской системе, понимала я, тем труднее будет «переделать» кое-какие гнетущие последствия, а в некоторых китайских детях, возможно, не удастся переделать совсем ничего, но мы сами попросту еще не оказались в такой ситуации. Не исключено, что Рэйни – личность инородная и ему удастся сохранить в китайской среде все свои качества в целости.

Рэйни не только смекнул, что взрослые иногда врут, – поймал намек в пустых угрозах учительницы Сун, – но и к четырем годам уже вынюхивал подробности о Санте.

– А олени боятся Санты? – спросил он чуть ранее той же зимой. Мы украшали орегонскую сосенку. Китайцы начали перенимать Рождество со всеми потрохами, хотя более склонны праздновать коммерческую составляющую, нежели рождение Христа.

– Нет, олени Санту не боятся, – ответил Роб.

Рэйни надолго задумался, подвешивая елочную игрушку в виде санок на наше крохотное дерево, доставленное из-за океана контейнером.

– Но олени же боятся людей, – возразил Рэйни. – Санта, что ли, не человек?

Пока я размышляла обо всем этом, а детский садик «Виктория» ждал нашего ответа, мне пришлось взвесить некоторые наблюдения, собранные к тому времени.

Дарси как-то раз доложил мне, что китайская система образования еще недостаточно крепка и цветы расцветут, только если ствол хорошенько вырастет. Необходимость питать и развивать эту систему и придавала опыту каждого отдельного учащегося жесткость, по мнению Дарси. Британско-китайская журналистка Синьжань поделилась со мной собственной аналогией: «Китай очень похож на полотно Пикассо: есть глаза, нос, губы, уши – но не на своих местах».

И все же со временем и опытом ветви того дерева начали отрастать, а глаза и уши потихоньку находят свое место.

За день до звонка в приемную комиссию шанхайской «Виктории» я предприняла последний рывок в своих исследованиях.

– Что происходит, если ребенок плохо себя ведет? – спросила я педагога из «Виктории», придя на назначенную в садике встречу.

– Я не верю в наказание, – сказала учительница-англичанка, с которой я там разговаривала. – Я просто беседую с ребенком о том, что он сделал нехорошего. Наказания – далеко не единственное, что порицали учителя из «Виктории». Они отвергали традиционную китайскую программу обучения и применяли вариант свободного образования, где дискуссии могут возникать вокруг любой темы, которая интересна детям. Свободная игра встроена в ежедневное расписание. Математику дают в дружелюбном для малышей варианте – без зубрежки, через применение чисел в повседневности. Управление настойчиво просило родителей сообщать, как еще можно улучшить обслуживание в садике. Все вроде прекрасно, однако есть ли все же какие потенциальные трудности?

– «Виктория» – хорошее заведение, но родители морочат себе голову тем, на что мне плевать, – сказала моя подруга Алекс, чей ребенок ходил в этот сад. Профессиональный юрист с докторской степенью и даром к языкам, Алекс питала страсть к особенностям культуры и практическим задачам и никакой чепухи не выносила на дух. Ее мнение мне всегда было дорого.

– В смысле? – спросила я.

– Родителям дают волю, – сказала Алекс. Родители деток, посещавших «Викторию», – преимущественно американцы, европейцы и австралийцы, и, с моей точки зрения, они воплощали западный подход к воспитанию.

– У Рэйни в садике все родители из кожи вон лезут, чтобы подлизаться к учителю, – сказала я.

– В «Виктории» не так, – предупредила меня Алекс.

Я уже видела одним глазком электронную переписку между родителями из «Виктории».

Одна мамаша в группе «Поросенок» выразила очень отчетливое пожелание: «Можем ли мы попросить воспитателей… предоставлять нам простые отчеты о занятиях в реальном времени… какие-нибудь фотоснимки, видео и так далее». Мне всегда казалось, что западные учебные заведения тратят время на обслуживание запросов, не имеющих ничего общего с образованием детей. Я уж молчу о том, как педагогам учить, если от них требуют, чтобы они работали ежедневными кинодокументалистами?

Но сыр-бор вокруг «инициативы обувной стойки» среди родителей в «Виктории» – вот от чего я и впрямь задумалась. Китайские улицы иногда используются как накопители для плевков и сигаретных окурков, и у учебных заведений есть жесткое правило: дети обязаны переобуваться в чистую сменку «для помещений» и лишь после этого заходить на территорию, где учатся. Прежде чем покинуть вечером садик или школу, дети вновь надевают «уличную обувь», которая весь день простояла со всеми своими микробами на обувной стойке у входа на территорию.

Разумное уложение, однако администраторы довольно скоро скисли: воспитатели и учителя тратили слишком много времени, переобувая детей туда-обратно. И садик сменил политику – не предупредив родителей.