Ленора Чу - Китайские дети - маленькие солдатики

Снимет ли подросток Рэйни пакет с головы?

Не я одна тревожилась за своего ребенка: китайское правительство тоже – за учащихся, оканчивающих китайские школы. Для участия в мировой экономике навыки творческого самостоятельного мышления необходимы, и многие эксперты-экономисты говорят, что Китай рискует стагнацией второсортной мировой державы, если не реформирует школы и профессиональную среду. В той же серии международных проверок, что наделила шанхайских учащихся высшим признанием в математике, чтении и естественных науках, обнаружилось, что с решением творческих задач у шанхайской молодежи все несколько хуже. «Удастся ли Китаю породить Стива Джобса?» – грустят многие китайцы. «Сколько денег сделали на нас иностранцы, потому что у них технологии лучше?» – стенал один китайский начальник производства на национальном телевидении в 2015 году в программе, посвященной неудаче Китая в развитии местных технологий для производства кончиков стержней для шариковых ручек (в начале 2017-го один государственный производитель стали победно объявил, что наконец они нашли точное инженерное решение).

Что все это означало для моей семьи? Читая исследовательские отчеты и разговаривая с экспертами по инновациям, я обнаружила в отношении Рэйни кое-что отрезвляющее: процесс творчества неотделим от общественного и культурного контекста, и, более того, среда «влияет на творчество сильнее, чем наследственность», как писала исследователь Лорин К. Стаатс. «Творчество у ребенка может быть либо сильно поддержано, либо подавлено опытом ранних лет жизни дома и в детском саду». Я с интересом узнала, что практика творческого подхода неимоверно важна для развития творческих наклонностей, в идеале – в среде, которая питает их выражение. Другие ученые считают, что новый опыт и богатство стимулов так же важны для умственного развития ребенка, как здоровое питание – для физического роста, и что пытливость – штука хрупкая.

Препятствия для творчества в китайском образовательном пейзаже – сплошь и рядом: властные учителя, порицающие прямые вопросы; экзаменационная система оценок, которая принуждает детей в первую очередь учиться, а не исследовать; общественный коллективизм, питающий приспособленчество; малое время, выделенное на творчество; влияние конфуцианства на культуру. Более того, основы философии Конфуция мешают «в Китае открытости, возможностям и кооперации, необходимым для дальнейшего раскрытия творчества», – пишет Стаатс. Один британский профессор, преподающий в Китае юриспруденцию, сказал мне: «Когда местные студенты попадают ко мне, они руки не поднимают. Они даже не понимают, как сформулировать вопрос. Их время пытливости закончилось».

Более того, в китайском образовании рискнуть означает навлечь на себя наказание. Мою шанхайскую подругу Офелию проучили очень рано. Ее учительница математики в первом классе попросила рисовать знаки равенства двумя идеально параллельными штрихами. У Офелии в шесть лет не получалось, и она связала два карандаша ниточкой. Вуаля! Одним движением выходили две идеальные черточки. Офелия пошла на творческий риск, но учительница вызверилась на нее.

– Она прикрепила мой листочек на стенку и позорила меня перед всем классом, – рассказала Офелия.

Американская подружка Рэйни столкнулась с чем-то подобным. На занятии, рисуя по точкам черепаху, Миа между точками 18 и 19 решила подрисовать маленький ласт. Неуставным деталям нет места в китайском детсаду, и учительница исчеркала ее листок толстыми красными линиями. Дома Миа расплакалась. «Боженька хотел, чтобы у черепашки была ножка», – сказала она маме. Мама на миг задумалась и мудро ответила: «Боженька, может, и хотел, чтобы у черепашки была нога, но в школе Боженька – учитель. Поэтому в школе рисуй черепашку от номера 18 к номеру 19».

Китайский класс поддерживает в детях одинаковость и порицает экспериментаторство, а это может означать смерть творчества. Присущий культуре страх потерять лицо – мяньцзы – тоже подымает свою властную голову: директор одной старшей школы в Ханчжоу провел опрос среди учащихся-подростков и выяснил, что большинство считает свободомыслие неуважением к учителям.

Подобная среда влияет и на домашнюю обстановку.

Моим родителям, безусловно, неплохо было бы организовать для детей более открытое пространство, но воспитание творчества и независимости не слишком-то занимало их умы. Независимые дети – непослушные дети, а занятия искусством, литературой или творческим письмом не входили в жесткие планы моих родителей, построенные так, чтобы я попала в элитный университет. Путешествуя, мы редко заходили в музеи или художественные галереи, за обеденным столом не было места для бесед о европейской философии. Мои родители, ученые с шестью дипломами колледжа и вуза на двоих, за искусство считали кривую синуса, за мелодию – запоминание знаков после запятой в числе «пи», а за свободное самовыражение – капли жидкого азота, скакавшие по полу в химической лаборатории у мамы. Искусства, по мнению матери, имели право на ее жизнь в виде хобби: она увлеченно читала британскую классику, а также научную фантастику и фэнтези, но все это не виделось достойным учебы или же карьерных усилий.

Когда речь заходила о предметах, будивших мой интерес, родители имели свое мнение, укорененное в практических основах рынка занятости.

– Я хочу изучать психологию, – объявила я на первом курсе колледжа. Послушала поразительную лекцию психолога Энн Ферналд, и меня заворожило исследование ума и поведения.

– И какую работу ты найдешь со степенью в психологии? – спросил отец.

– Ну, может, социология тогда? Социология тоже интересная, – сказала я.

– И к чему социология тебя приведет? – остудил он мой пыл.

Через месяц я подумала, что нашла идеальное решение.

– ПИ – промышленная инженерия! – объявила я по телефону, наивно восторженная. В этой сфере было достаточно всякого изучения человеческого поведения, чтобы я втянулась, и куча математики и точных наук, чтобы умаслить родителей.

– Хм-м-м-мф… мы, инженеры-химики, шутим, что ПИ означает «пустопорожняя инженерия», – ответил отец. Устроил мне в точности такую среду, в которой мог победить в этой битве, и потому я отсидела много часов в Стэнфорде, учась проектировать водоспуски в дамбах и рассчитывать всевозможные нагрузки на вантовые мосты. Получила степень бакалавра в гражданском и экологическом инженерном деле.

Мои китайские и китайско-американские друзья, ставшие социологами, художниками и писателями, рассказывают, что дома у них была поддерживающая и открытая среда, противовес школе. (Или, как в моем случае, мои друзья нашли свой путь в более поздние годы жизни.) К сожалению, многие из тех, кто оказался в китайских школах первого эшелона, научены идти к успеху отчетливо определенным путем, а это означает, что многие лучшие первокурсники страны ни разу ни в чем не промахнулись (хотя это, возможно, верно для всех лучших университетов планеты).