Ленора Чу - Китайские дети - маленькие солдатики

– Но ты не забывай: мама с папой любят тебя в точности таким, какой ты есть. Мы хотим, чтобы ты всегда мог рассказать нам что угодно.

– Ладно, – ответил Рэйни. Мы помолчали. – А теперь что? – спросил он, глянув на меня.

– В смысле?

– Нам спать не пора?

– Ладно, – смеясь, сказала я, утирая слезы с глаз. – Давай спать.

На этом мой сынок отвернулся к стенке и опустил голову на подушку. Я смотрела, как он задремывает, как вздымается его грудь с каждым вздохом, и обнаружила, что сама дышу в одном с ним ритме.

Он утешил рыдавшего Короля непослушных детей – утешил и меня.

Пока Рэйни полным ходом приспосабливался к системе, мой приятель, начинающий коммунист Дарси, демонстрировал, как заправски он в системе разобрался.

– У меня состоялось собеседование в Университет Цзяотун, – объявил Дарси на нашей следующей встрече, назвав один из четырех лучших китайских колледжей.

– Собеседование? – переспросила я. – Мне казалось, что все решает гаокао . Экзамен.

Дарси ухмыльнулся, намазанная гелем челка плеснула по лбу. – Некоторые знают другой путь.

Министерство продолжало экспериментировать с «качественным образованием» и прочими реформами, и отчасти это означало снижение значимости гаокао для некоторых групп учащихся. Если сделать экзамены чуть менее важными, гласит теория, детство станет чуть более приемлемым. Университет Цзяотун – один из семидесяти колледжей, которым в тот год позволили вести «независимый прием», и университет пригласил сотни учащихся со всего Китая на «собеседование». Абитуриенты, прошедшие это испытание, могли получить дополнительные баллы на гаокао – или поступить с меньшим числом баллов, чем официальный проходной уровень.

Я поглядела на Дарси.

– Вас пригласили на собеседование?

– Да, – ответил Дарси.

– Кто вас выбрал?

– Директор моей школы. Я один представляю нашу школу. Я цзицзифэньцзы – энтузиаст. Я им нравлюсь. – Он опять осклабился. Цзицзифэньцзы буквально означает «фанатик» и «ловкач» – разом. Понятие это не во всех контекстах положительное, и Дарси, используя его в речи, намекал и на свою двуличность. Но он был комсомольцем, любимцем школьного руководства. Дарси полным ходом двигался к своей цели, а в китайской студенческой жизни цель оправдывала средства.

– О чем вы говорили на собеседовании? – спросила я. Он коротко опустил взгляд, застеснявшись, но потом опять посмотрел на меня.

– Я рассказал им о вас, – произнес он. – Рассказал, что многому научился у западного мышления.

Меня это никак не задело. У нас обоих были свои причины дружить.

Дарси сидел перед профессорами из Цзяотуна, которые попросили его описать памятные события и людей в его жизни. Тщательно продуманные ответы Дарси явили его как зрелого юношу, понимавшего к тому же, что такое смирение и общественное благо. Как по учебнику коммунистической ложной скромности: Дарси не только рассказал о своей новой знакомой иностранке, но и о том, как он восхищается компьютерным гением Аланом Тьюрингом, но – «Не мне замахиваться на подобное»; он подарил маме часы на День матери, но приобрел их бартером, а не за наличные; он одернул своего дядю – тот жаловался, что положение Китая в мире тай жо , очень слабое: настоял, что в Китае «усилия по защите интересов страны и поддержка молодежи, вне всяких сомнений, впечатляющие».

Я посмотрела в глаза моему другу- цзицзифэньцзы .

– Волновались? – спросила я.

– Да было нетрудно, – сказал Дарси. – Я ответил на некоторые вопросы, основываясь на правде, а на некоторые – то, что, мне кажется, они хотели услышать.

Это напомнило мне другую его историю, про группу крови. В прошлом году школьное начальство Дарси постановило, что все студенты, когда им исполнится восемнадцать, должны сдать кровь для определения ее типа. За создание такой сводки – в ту пору нововведение для государственной школы – начальство заслужило славу и почтение от старейшин в правительстве, но горстка учащихся воспротивилась. Они рассердились, что их тела используют ради шумихи.

Дарси счел эти протесты глупыми.

– Я считаю, обязательно надо определять тип крови, я же рано или поздно вступлю в Партию. Школа не сочтет меня благонадежным, если я не поучаствую. – С точки зрения Дарси, сотрудничество с системой принесет плоды ему лично.

И потому он закатал рукав перед медсестрой и не поморщился, когда игла вошла ему под кожу.

В отличие от Дарси, Аманда не хотела ничего рационализировать. Она хотела вырваться из системы.

– У меня такое ощущение, будто я в кандалах, – сказала она. – Будто мне нельзя думать самостоятельно.

– А поточнее? – попросила я. Аманда задумалась, а затем кивнула. – «Венецианский купец», – произнесла она.

Эту шекспировскую пьесу Аманда изучала по программе и в Китае, и в Америке. В пьесе купец Антонио берет взаймы большую сумму денег у богатого ростовщика-еврея Шейлока, чтобы помочь другу в беде. К сожалению, корабли купца не возвращаются из плавания, и, когда подходит срок расплаты, у купца не находится денег. Взамен Шейлок требует фунт плоти – в соответствии с договором, а это непросто: в XVI веке нож хирурга отнимет у купца жизнь. В пьесе все прямым текстом. Для Аманды же драма была в толкованиях.

– Будь здоров там возникла разница, – сказала она.

Китайский вердикт относительно плотоядного Шейлока однозначен: ростовщик – само зло, жадность и жестокость.

– Учитель всегда представлял Шейлока как бессердечного и безжалостного капиталиста, – сказала Аманда.

Сидя в школьной форме на занятии в шанхайской школе, Аманда никогда не сомневалась в этом толковании. Представить доказательства обратного она не могла, даже если б хотела. В Китае произведения литературы преподают в виде фрагментов или даже переписанными, а затем из них тщательно отбирают то, что пригодно по морали, и помещают в учебники.

В Америке у Аманды открылись глаза – в десятом классе. Там ей задали прочесть полный текст пьесы, без изъятий. Она тут же ухватила всю картину целиком: современники Шейлока травили его и насмехались над ним, а этот факт из китайских учебников полностью вырезали.

– Поведение Шейлока отвратительно, однако Шейлока же все отвергли! Общество выдумало «гнусного жида»! [17]– восклицала Аманда, все еще ошарашенная открытием – даже год спустя. – Он не единственный, кто тут зло. – Вдохновившись, Аманда быстро написала сочинение о том, как персонажи, воплощающие зло, в некоторой мере сделаны средой, в которой живут. В большинстве американских школ происходит хотя бы какое-то обсуждение такого вот сострадательного подхода к Шейлоку.