Валерий Гужва - Призрак Шекспира

— А что за роль? — наивно спросил Олег.

Ассистент почесал шариковой ручкой за ухом.

— Роль? Хм, роль… Фотопробы завтра, а не роль. Не спешите поперед батька…

Олег проглотил пилюлю, однако полушутя полусерьезно спросил:

— А можно прийти с девушкой, она тоже студентка театрального?

Тогда их с Ольгой роман был в самом разгаре.

— Пожалуйста, — ответил ассистент, пожав плечами. — Только учтите, фотопроба — только для вас. В фильме единственная женская роль, и она — за московской звездой.

ВВ, которому гневно исповедовался Олег, ругая подход киношников к их профессии, выслушал студента и сказал:

— Если бы вы имели уродливую или какую-то оригинальную внешность — вас запомнили бы. Может, взяли для эпизода. А так — красавец, статный, к тому же молодой герой-любовник. Таких вокруг студии больше, чем довженковских яблонь в студийном саду. Не обижайтесь. Вы хороший студент. Набивайте шишки. Учитесь перевоплощению. Тысячу раз говорил всем, и теперь скажу вам персонально: вы выбрали тяжелую профессию. Не выдержите — бросайте. Лучше раньше. На кого укажет перстом судьба: «Ты избранник» — не знает никто. Да и не верю я в паранормальность таланта. А вот в работу, ежедневную работу над собой — верю. И в потребность в цели.

ВВ замолчал, пожевал губами.

— Вы извините, Олег, длинные речи надоедают. Забудьте. И на киношников не обижайтесь. Они человека с улицы сделают явлением, а потом выбросят, обнадеженных, на помойку. Там своя специфика. Настоящий актер должен иметь академическое образование. И работать в театре. Это — правило. Об исключениях речи нет.

Они стояли в коридоре института, у окна. За ним пролетали белые мухи декабрьского снега.

ВВ вытащил пачку «Беломора». Это означало конец аудиенции. Однако ВВ не пошел в курилку. Присмотревшись к вялому снегопаду, вдруг улыбнулся.

— Деньжат заработаете на елках, не беспокойтесь…

В областной музыкально-драматический театр с солидным художественным прошлым Олег Гардеман попал после нескольких месяцев безработицы. Уволившись из галицкого учреждения культуры, он отправился в Киев, обратился за помощью или советом к некоторым сокурсникам, прижившимся на сценах ведущих столичных театров и медленно, но уверенно делавшим карьеру. Советов было предостаточно, а вот реально помочь бывшие однокашники просто не могли. И не потому, что не хотели или были безразличны к судьбе коллеги: еще не имели того веса и авторитета, которые нужны, чтобы помочь в таком серьезном деле, как трудоустройство, хотя бы даже и на второстепенной столичной сцене.

И все же Олег недаром приехал в Киев. Один их комбатантов, рассказывая за рюмкой водки всевозможные театральные сплетни, вдруг вспомнил их институтского наставника и хлопнул себя ладонью по лбу:

— Слушай, Олег, ты знаком с вдовой нашего ВВ?

— Как мы все.

— Зайди к ней. Татьяна Сергеевна полминистерства культуры знает. А вдруг? Позвони, ей-Богу. Корона с тебя не свалится.

— Неудобно.

— Глупости. Ей будет приятно, что не забывают ни ВВ, ни ее. Так прямо сейчас и звони, договаривайся о встрече. Ты в любимчиках у ВВ ходил, она наверняка помнит.

Товарищ подсунул Олегу коробочку мобильного телефона.

Татьяна Сергеевна приняла Олега гостеприимно, словно не такого уж и далекого родственника, напоила чаем с домашними пирожными. Вкус ореха и миндаля потом долго преследовал Гардемана. Узнав, что Олег подночевывает то у того, то у другого, предложила ночевать в кабинете ВВ, пока будет в Киеве.

— Полноценного квартирования предложить тебе не могу, потому что меня днями где только не носит, а пристанище на ночь — пожалуйста.

Она и раньше, в отличие от мужа, обращалась к его студентам на «ты», когда они по приглашению ВВ собирались на посиделки. Это были своеобразные мастер-классы — там, в Галичине, раздраженный дебильным «новшеством» очередного режиссера-варяга, Олег не раз вспоминал их, вероятно, не забылись те часы и другим студентам.

Олег напомнил Татьяне Сергеевне о том ее гостеприимстве.

— Да, я помню. Вы все были милы и всегда голодны. Два года, как нет Вени… Я вас видела на похоронах. И на поминках, с Ольгой. Знаю, что у нее все в порядке. А у тебя, значит, не очень… Что ж, попробуем постучаться в некоторые двери.

Невероятно, но уже через день Татьяна Сергеевна назвала ему театр, фамилию директора и главного режиссера и вручила письмо-рекомендацию от руководителя того столичного театра, откуда молодой выпускник некогда бежал от безнадежности.

На слова благодарности Татьяна Сергеевна ответила неожиданно:

— Поблагодарите, Олег, вашего ВВ. Бывая в столице — проведывайте его на городском.

Перед тем как поехать по новому для себя адресу, Олег нашел могилу покойного педагога, собрал с траурной клумбы и выбросил в урну засохшие гвоздики и положил на серый камень свой букетик. Курил и думал, что обычно малопонятные для него разговоры о жизни после смерти имеют под собой почву. Потом — в очередной раз — дал себе слово, что бы там и как, посетить наконец могилу родителей в родном Сватово. Не был там, считай, с тех пор, как после десятилетки отправился поступать в театральный, даже на каникулы не приезжал, потому что вконец поругался со старшим братом, не так с ним, как с его грубой и наглой женой, которая в припадке беспричинной ярости обозвала Олега нахлебником.

Еще года не прошло после гибели отца и внезапной смерти матери от сердечного приступа прямо на поминках, а эта уродка уже вообразила себя хозяйкой дома у реки Красной, сада, огорода, начала покрикивать на мужа, который, как и отец, работал в железнодорожных мастерских и позволял себе иногда выпивать с друзьями после смены.

Олег тогда ушел из дому, ночевал в шалаше над рекой, хорошо, что конец апреля был теплым. Если бы не выпускной класс и не мечта о театре, забрал бы паспорт и отправился куда глаза глядят, чтобы не видеть и не слышать этой уродки.

Брат ждал Олега под школой, извинялся, говорил, что чуть не убил свою жену, когда узнал, что произошло.

Олег был поздним ребенком, между братьями пролегло двенадцать лет. Константин в тридцать лет облысел, отяжелел, казалось, что между братьями разница во все двадцать, и посторонний мог бы подумать, что в сторонке от стены школьного спортзала разговаривают отец и сын.

— Не делай глупостей, возвращайся домой. У тебя выпуск на носу.

Аттестат.

— Знаю. Если бы не это — видели бы вы меня…

— Глупая баба, плюнь. О себе подумай.

— Подумаю. И ты о себе тоже.

— Чего?

— Чтобы благоверная случайно тебя не довела до могилы.

— Не говори глупостей.

— Я сейчас вернусь, потому что действительно — аттестат. Но отдели меня от… родственницы. Я ее видеть не хочу. И не буду разговаривать.