Татьяна Свичкарь - Мед багульника [сборник]

… Я сижу в ванной, чувствуя, как наконец-то в горячей воде отступает головная боль… Машка «делает пену». Наливает в пробку шампунь и подставляет его под струю воды. И заворожено смотрит, как растет под ее руками пушистое облако. Переливы цветов в каждом пузырьке пены — как чешское стекло.

— Мам, я хочу такое платье! Бальное! Золушка в таком была…

Машка прикладывает к себе пенные «рукава»:

— Красиво?

И смеется… Краешки передних зубов у нее сколоты — гуляла с Ромкой, тот рванул поводок, дочка упала. Длинные темные косы ее сейчас спадают на бумазейный халатик. Золушка, у которой сказка еще только начинается…

День кончен. Погашен в нашей комнате свет…

Машка уже спит, прижавшись ко мне. А я смотрю фильм, сделав звук совсем тихим, чтобы ее не разбудить. Какие-то космические приключения. Я устала так, что мало слежу за сюжетом. Звездное небо… Иная жизнь, в иных мирах… Когда я в последний раз видела звезды?

Мы с дочкой идем в театр. Довольно редко там бываем — но все же ходим. Я еще не могу рассказать дочке о замечательной книге Ивана Ефремова «Час быка». У него там общество делилось на «джи» и «кжи» — долго и кратко живущие. Интеллигенты, приносящие пользу, получали право на долгую жизнь. А безграмотные и сильные, работали, пока молоды, а потом — в расход. И сколько у меня есть сил — я буду тянуть дочку в «джи». «Кжи» у нас и так хватает.

К сожалению, в драмтеатре детских спектаклей нет, и мы смотрим «Братьев Карамазовых». На исходе второго часа Машка показала на артиста, который играл секретаря: то есть, сидел на заднем плане, и задумчиво водил пером по бумаге.

— Мам, чего он там рисует?

— Чёртиков, — ответила я, не подумав.

Всё. Машке попала в рот смешинка. Ее затрясло, она хохотала и не могла остановиться, так что мне пришлось ее вывести.

Насладились зрелищем, называется! Вернулись домой — и Машка скорее включила обогреватель, залезла под одеяло. Ромка тут же вскочил на постель, свернулся у нее в ногах и сладко вздохнул. Не спаниель, а кошка какая-то. Только не мурлычет…

Я налила себе бокал вина. И согреться, и настроение такое, будто отняли праздник. Сижу я — нарядная, в бархатном платье, тяжелые серьги качаются вдоль щек, а на душе так погано…

Налила еще бокал, включила компьютер… Может, в Интернете отпустит…

Когда в почтовом ящике я увидела письмо от некоего Демидова — мне пришлось несколько минут вспоминать, кто это такой… Иван Демидов… Так это же тот инженер с автомобильного завода, о котором я писала. Мы поговорили, я сделала материал…

Он на меня тогда произвел сложное впечатление. Безусловно, умный. Тему свою знает так, что будь я без диктофона… Снимала потом запись и удивлялась — сразу шел прекрасный текст, практически ничего не надо было корректировать. Внешне тоже очень хорош. Мне нравится этот тип красивых лиц с примесью южной крови. По орлиному изогнутый тонкий нос, очень внимательный взгляд темных — так что зрачков не видно — глаз… Так смотрят, когда не заботятся о впечатлении, которое производят, но стараются понять суть — человека, разговора…

Одет изысканно даже: дорогой костюм, белоснежная рубашка, галстук… И все это очень естественно, в этой одежде его удобно. На других, бывает, костюм сидит, как на корове седло…

Но казалось, он поставил между собой и людьми прозрачную, но прочную стену: не скажет слова лишнего, не будет в нем простоты, искренности… Он и пошутит, и посмеется, и вместе с тем — ничего не узнаешь о нем, больше того, что он сам хочет сказать. Он об этом — прямо сказал, после того, как я задала вопрос — поддерживает ли его в работе семья.

— О себе — не люблю.

Что же он мог написать теперь? Я открыла письмо.

«Здравствуйте, Нина!

Пишу Вам уже из Швеции, из Стокгольма. Возможно, Вас в свое время обидела моя краткость. Но мне тогда не о чем было говорить. За эти же дни увидел столько, что… я подумал — это может быть интересно и Вам…

Я не буду говорить о работе — мне показалось, что Вы очень далеки от всего, что касается машин — не обижайтесь, пожалуйста. Но мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь — хотя бы мысленно увидел то, что вижу сейчас я.

Может быть, впечатления такие яркие оттого, что я впервые за пределами страны. Из северных столиц я видел только Петербург, а теперь очарован новым знакомством.

Стокгольм стоит на четырнадцати островах, а всего островов, островков и скал — здесь тысячи. Многие из них для столичных жителей то же самое, что для нас дачи и садовые участки. Правда, жить на таком островке, обдуваемом со всех сторон промозглым ветром и заливаемом холодным дождем, — удовольствие для избранных — этим Стокгольм похож на Питер.

Если очень приглядеться, то можно рассмотреть к северу от Нормальма череду плоских крыш. На одной из них живет Карлсон — «мужчина в самом расцвете сил». Бронзовых человечков, птиц и зверей здесь встречаешь повсюду. А в одном укромном и неприметном дворике Старого города прячется Мальчик-с-пальчик, самая маленькая уличная скульптура…»

… С тех пор он начал мне писать. Оглянувшись назад, я вижу — не было ничего особенного в тех письмах. Но тогда — как же я ждала их… Как умела видеть в них больше, чем они таили…

Я знала, что письма могут прийти только поздно ночью — разница во времени, да и занят Иван был, наверное, допоздна.

Я укладывала Машку, и лежала рядом с ней в темноте, повернув голову в сторону компьютера. Огни модема — красные и зеленые — напоминали самолет в ночном небе. Около двух часов ночи я тихонько вставала и включала машину. И счастье — нежный звонок колокольчика, выпрыгнувший желтый конвертик сбоку — пришло письмо.

В основном он писал о том, что довелось увидеть. Хотелось, видно, поделиться, но может, кроме меня — не с кем было? А мне приходили на ум сказки Андерсена, его страны, северные. Тролли норвежские, зеленоватый лед озер, заснеженные избушки и долгие вечера у очага.

Не только о Стокгольме писал Игорь — в выходные их возили по всей стране, и мне пришлось доставать карту и отыскивать на ней чужие города. Он слал фото. Алданские острова. Дощатые мостики над гладью воды… Неправда, что север беднее юга красками! Нежнее! То же богатство, но в оттенках, переливах. Взять серый цвет: от перламутрово-серебристого — до приглушенных, бархатных, насыщенных оттенков…

Одинокие маяки, неторопливые паромы, мельницы — взмахи огромных крыльев — в вечернем небе…

А еда…

— Манька, давай сделаем, как мне Иван написал… Бутерброды с креветками, листьями салата, вареным яйцом и ломтиком лимона…

Машка принюхивается к розовым креветкам, пробует:

— Странные, мам… Это что же за вкус…

— Вкус моря.