Клара Фехер - Желтая лихорадка

— Извините, но у меня суставный ревматизм, и я не садовод по профессии, а бухгалтер. То есть был бухгалтером, — лепетал пенсионер Режё Шипош. А референт административной комиссии Кашш с наслаждением взирал, как съеживается, как становится ничтожным этот человек. Оштрафовав его на восемьсот форинтов, Кашш объявил, что решение окончательное и обжалованию не подлежит.

Позднее сатанинская радость охватывала его даже тогда, когда он не видел провинившихся и разбирал дела в их отсутствие. В такие моменты все воспламеняло его воображение: дрожащими пальцами они распечатывают конверт и читают решение, под которым красуется подпись: д-р Сухаи-Кашш и приписка: «Решение обжалованию не подлежит».

Он сидел допоздна в душной дымной комнате, не считаясь с тем, что давно кончился рабочий день. Иногда даже сам печатал решения. Не нравится — обращайтесь в суд. Или в вышестоящую инстанцию. Только заявление нужно подавать через того же доктора Сухаи-Кашша. Можешь ждать, голубчик, пока разберут твое заявление, до Судного дня!

А доктора Антала Кашша хвалят на всех совещаниях.

Антал Кашш каждый квартал получает премии.

Антал Кашш все исполняет в срок.

Антал Кашш — образцовый работник.

Село Харшаштаня решили объединить с двумя соседними. Задачи исполкома возрастают. Кого поставить во главе административной группы? Доктора Антала Сухаи-Кашша. Сколько сел в Венгрии? То ли три, то ли четыре тысячи. Но почему именно в Харшаштане работает участковым врачом Эден Жилле?

В первый раз Фери Чаплар привез свою семью в родные места. Иветта героически сносила все: и то, что в гостинице каждые полчаса ломался лифт, и то, что в ресторане нельзя было получить теплого молока для девочек, и что варварская мужнина родня насмерть их зацеловала, что никто здесь не знает французского, а когда Сусу потеряла пуговичку от пальто и они зашли в магазин купить другую, продавец испугался первого же вопроса Иветты, замотал головой и куда-то спрятался… Иветта была олицетворением нежности и возмущения одновременно. Она говорила, что француз никогда не должен покидать Францию, все, кто хочет увидеть французов, пусть приезжают к ним. Будапешт красив, но достаточно просмотреть и хороший фотоальбом. И вообще уже четыре дня идет дождь… На пятый день Фери усадил семейство в самолет до Парижа, а сам остался еще на недельку в Будапеште.

Взяв напрокат автомашину, Фери съездил и в Шомошбаню. Стояло лето, так что мама тоже была там. А Яни Хомок на эти дни уехал в Озд. Может быть, Венгерская Народная Республика и простила тех, кто в пятьдесят шестом году покинул страну, но Яни был непреклонен: его не интересует этот разжиревший буржуй. Не станет он, Яни Хомок, ползать на пузе перед его долларами и франками, не будет брать под козырек перед «высоким гостем». Плевать он хотел на Елисейские поля, и не нужен ему подарок — шелковый галстук из магазина «Лафайет». Зря теща пригласила Фери, но в эти дела он уже не может вмешиваться. И тетя Илона зря пляшет перед ним — жарит, парит. Зачем лезть из кожи и драить полы в горнице, заново перестирывать все чистое белье? Пусть не очень-то задирает нос этот избалованный буржуйчик, поменявший венгерское имя Ференц на Франсуа! Поэтому Яни-младший пусть лучше едет на свою летнюю практику. Ни к чему эти встречи с парижским дядей…

— А вот к чему, — упрямо возразил Яни-младший. — Это же мой единственный дядя!

За три дня Ферко покорил всех. Спал он, естественно, в комнате тети Илоны. И был в восторге от чистоты, и уюта в ее горнице, от нежного запаха айвы, пропитавшего постельное белье, и от того, что на подоконнике алеет герань, и от того, как великолепно стряпает тетя Илона. Теперь это был настоящий Ферко, а не тот, в Париже, что в семь часов запрыгивал в свой автомобиль и мчался на работу, а вечером приветствовал мать усталой, рассеянной улыбкой. Теперь это был прежний Ферко, он рассказывал веселые истории о великолепном Париже и терпеливо выслушивал, как мама и тетя Илона ладят с соседками, как в прошлом году шелкопряд объел все яблони, восторгался, что у них в сельской хате электрическое отопление, хвалил маковый рулет и тушеный картофель с красным перцем, а главное — говорил и никак не мог наговориться с Яни-младшим. Яни был мальчик-с-пальчик, когда Ферко покинул Венгрию, а теперь уже студент, всего на несколько лет моложе того Ферко, что когда-то до хрипоты спорил в приемной комиссии университета. «Вы сын рабочего, значит, ваше место на инженерном факультете», — внушали ему. «Я сам знаю, где мое место! — не отступал Фери. — У меня четвертый разряд по медицинскому инструментарию, и я хочу знать, как нужно пользоваться инструментами, которые я делал». Яни Хомок возмущался: «Вишь ты, умник выискался! Ему власть рабочих не нравится. Потому что его, сына слесаря, хотят насильно выучить на архитектора!» Мать плакала и причитала, сестра молчала, отчаявшись переубедить его, а он кричал сквозь слезы: «Я уеду!» Лучше буду скитаться по белу свету, но здесь не останусь! Я докажу им!»…

Яни-младший попросил у соседа велосипед, и они с Ферко отправились на реку. Им было о чем поговорить. Яни-младший не знал в подробностях, как фашисты в пятьдесят шестом убили его дедушку и дядю Кароя, не знал о причине эмиграции Ферко и о том, что Агнеш несколько лет одна содержала всю семью. Он только понаслышке знал о жизни дяди Ферко в Париже, что тот учился в университете, а по ночам разгружал мясные туши. Теперь «Чрева Парижа» больше не существует, снесли его, а на этом месте построили знаменитый Центр Помпиду…

Ферко собирался пробыть в Шомошбане два дня, но остался и на третий. Яни Хомок, вернувшись из Озда точно в срок, уже хотел было поставить свою «шкоду» в саду и вдруг увидел стоящую перед домом машину с будапештским номером.

— Черт побери! — буркнул он. — Сколько же свободного времени у этого буржуя! — И повернул машину назад.

Ферко просмотрел учебники Яни-младшего, расспросил его об университете, о планах на будущее, рассказал, что у себя на предприятии они сконструировали больничные койки совершенно нового типа и современные операционные столы. Теперь больному прямо на койке можно сделать рентген, что особенно важно при переломах и внутренних кровотечениях. К этой койке можно присоединить все что угодно — не только аппарат искусственного дыхания, но и «искусственную почку», «искусственное сердце». Каждый конец этой койки можно привести в движение автономно — приподнять, опустить, сдвинуть в сторону. Ферко рисовал, подробно объяснял принципы инженерных решений: как вращаются отдельные части койки, как размещены подшипники…