Нина Вяха - Завещание

Это случилось в ноябре 1979, Тату всего несколько месяцев как получил свои первые водительские права. Прежде ему уже случалось улетать в кювет, ломая себе ребра и набивая синяки, но при этом никто больше не страдал, кроме него самого.

Заседание суда состоялось в апреле, спустя две недели, как Тату исполнилось двадцать. Его приговорили к тюремному заключению сроком всего на один год, но даже этот год показался вечностью и слишком суровым наказанием для Тату, но для семей погибших старушек это было слабое утешение. Позже братья и сестры дискутировали на тему, повлияло ли на решение судьи безнадежно изуродованное лицо Ринне.

Сири присутствовала на суде, а Пентти нет. Слишком много хлопот и слишком мало интереса к пятому сыну. На Тату это никак не повлияло, ему вообще было все равно, что говорил или делала его отец. Ни сейчас, ни тогда, ни потом.

Ему, конечно, было жаль этих двух престарелых теток, но в жизни Тату все было простым и понятным. Пока что-то на виду, значит, оно есть, но стоит ему исчезнуть, как его словно бы никогда и не существовало.

Проще говоря, хороша память, да коротка.

Как это ни странно, но в тюрьме Тату понравилось.

Четкий ясный распорядок дня и, пусть он скучал по гонкам на трассе и пьянству, он еще никогда не чувствовал себя так хорошо, как в кеминмааской тюрьме.

Тату был себе на уме, ни с кем не ссорился, следил за собой и добросовестно выполнял ту работу, которая была ему поручена, а предоставляемую ему свободу тратил на отжимания, подтягивания и курение, а еще на разборку и починку всего, у чего есть мотор.

За решеткой было лучше, чем дома.

Но всему хорошему когда-нибудь приходит конец, и Тату за примерное поведение досрочно освободили из тюрьмы, где он отсидел всего шесть месяцев вместо двенадцати.

У ворот тюрьмы его встречали Хелми и Вало. Они приехали на черном «Мерседесе» брата, потому что после той рвотно-зеленой «Лады» он – и вся родня, кстати, тоже – раскатывали исключительно на «мерсах», и ныне и присно, и во веки веков, аминь. Брат и сестра обняли Тату, вручили ему сигареты, бутылку «Коскенкорвы» с брусничным морсом и они все вместе отправились в Рованиеми, чтобы отпраздновать освобождение. Они отправились в Городской Отель не потому, что он был самым крутым, просто это было единственное открытое в этот поздний час заведение. И по дороге к нему Тату впервые увидел Ее. С большой буквы «Е».

Ее звали Синикка, и она была младшей сестрой Вели-Пекки Виртунен, школьного приятеля Воитто, рокера, которого Тату порой встречал на сходках байкеров, саму Синикку он в упор не помнил, но ей только исполнилось восемнадцать, так что это было вполне объяснимо.

Она была красива на торнедальско-финский манер, с примесью саамской крови. Ее кожа казалось почти прозрачной, высокие скулы, кошачьи глаза, такие яркие, что они ослепляли каждого, кто всматривался в них. В придачу у Синикки был хриплый смех, россыпь веснушек на носу и светлые волосы. Она носила узкие джинсы, выросла среди старых колымаг и знала о запчастях почти столько же, сколько сам Тату.

Синикка, кажется, искала причину неисправности в двигателе, когда откуда ни возьмись появился он, только что выпущенный из тюрьмы, со своими угольно-черными волосами, кривоватой улыбкой и худыми пальцами в пятнах от масла, которые не отмыть, сколько ни старайся.

Это была любовь с первого взгляда.

Они завершили свое воссоединение сперва в туалете Городского Отеля, а потом несколько часов спустя уже у нее дома. Они почти не спали и проболтали всю ночь напролет, в промежутках между поцелуями узнавая о жизни и мечтах друг друга.

По большей части они хотели одного и того же. Или, точнее, им нужно было-то всего ничего, ну, может вкалывать на небольшом участочке земли или просто ремонтировать тачки и красить ногти – наверное, это был не самый худший вариант для каждого из них. Но вот любовь, их любовь, она была важна. Важнее всего. Настолько, насколько любовь вообще может быть важна для людей. Казалось, для них всегда будет сиять солнце, пока они будут видеть свое отражение в глазах друг у друга. Тату покинул ее на рассвете, и они оба знали, что это оно, то самое.

Тату вернулся домой как раз в тот момент, когда Сири собиралась идти доить коров, но при виде сына она уронила ведро и, подбежав к нему, бросилась ему на шею.

– Мой дорогой мальчик, где ты был?

– В тюрьме, мама, ты же знаешь.

Она оба рассмеялись, а потом Тату подхватил свою маму и закружил. Сири еще никогда не приходилось разлучаться со своими детьми на столь долгий срок, особенно с самым любимым из них, пятым сыном. Наконец, он поставил ее на землю, и они оба сразу сделались серьезными. Сири отстранила его от себя и оглядела сверху донизу критическим взглядом.

– Дай-ка я взгляну на тебя. Как же ты отощал!

И Сири стиснула руки сына и ущипнула его за бок, сама недовольная тем, что сказала.

– Ой.

Тату обхватил своими длинными худыми пальцами лицо матери.

– Матушка, это случилось. Я встретил ее.

– Кого?

– Ее с большой буквы Е. Ту, на которой я женюсь. Ты не знаешь ее матушка. Но я люблю ее. Синикку.

Мать никак не отреагировала на данное заявление. Тату даже засомневался, слышала ли она, что он сказал, несмотря на то, что знал – слышала. Сири посмотрела на него, а потом взяла его руки в свои и поцеловала их, точно так же, как она целовала их, когда он еще только родился и лежал в корзинке рядом с ней на одеяле, или когда они косили сено или в коровнике, когда она доила коров. После чего подмигнула ему.

– Поторопись, пока Пентти не проснулся, – сказала Сири и нежно погладила сына по щеке.

– На завтрак будет твоя любимая запеканка из печени [10].

Тату улыбнулся матери и отправился в дом. Сири же осталась стоять во дворе и смотрела ему вслед, словно прежде чем снова вернуться к своим каждодневным обязанностям, хотела сперва убедиться, что сын действительно теперь дома.

Тату вошел на кухню, на которой не был целых полгода. Даже не зажигая света, он понял – нет, даже почувствовал – что здесь все осталось, как было, и останется таким же до скончания веков.

В кухне царил полумрак, в печке трещали поленья. Прежде чем отправиться доить коров, Сири всегда сначала растапливала печку. Тату потребовалось время, чтобы глаза привыкли к темноте. Но когда это случилось, он увидел, что Пентти уже был там, на своем привычном месте. Он сидел в тишине и молча разглядывал своего пятого сына, держа в руках чашку с кофе. Тату рассмеялся, пожалуй, немного нервно.

– Voi vittu [11], ты меня напугал отец.

Пентти вздернул одну бровь и отхлебнул кофе. Чашка в его руке казалась совсем крошечной.

– Да что ты? Странно. Я сижу здесь довольно часто. Впрочем, откуда тебе знать.