Нина Вяха - Завещание

В их отношениях рано начались ссоры, сопровождавшиеся страстными примирениями и быстро появившимся у Синикки разочарованием по поводу неумения Тату проявлять к ней свои симпатии и чувства.

В первый раз она поколотила его всего три недели спустя, как его выпустили из-за решетки. Три недели спустя после их первой совместной ночи. Все началось довольно невинно – с оплеухи. Было поздно, как оно обычно и бывало, когда начинались их ссоры, и он дразнил ее, сознательно, но без злого умысла. Он не хотел ее злить, даже не предполагал, что такое может произойти. Впрочем, Тату никогда не видел дальше своего носа и не умел предугадывать последствия своих поступков. Он просто давил на газ и потом его было уже трудно остановить, и в прямом и переносном смысле. И тут уже ничего не поделаешь – таким уж он уродился.

Будь на его месте другой человек или если бы все происходило днем, она, возможно, и не вышла бы из себя, но было похоже, что Тату никогда не доводилось всерьез почувствовать на своей шкуре последствия своих поступков. Он скользил по жизни, как конькобежец по отдельной дорожке, недоступный и недосягаемый.

Он удивился. Вышел из себя. Щеку как обожгло, в ухе звенело. Когда Синикка посмотрела на него, в ее взгляде в читались страх и злость. Словно она была готова получить сдачи. Но Тату не стал давать сдачи. Отчасти потому, что Синикка была почти на полметра короче его, такая же маленькая, как и Сири. А отчасти потому, что он не бил девчонок, ну нет у него такой привычки, и никогда не было. Вместо этого он хихикнул и протянул ей руку.

Это был первый раз, когда он сказал ей, что любит ее, после чего они страстно мирились на ее крохотной кухоньке, перетекая со стола на мойку, с мойки на пол, пока вконец обессиленные не упали в постель и не заснули.

На утро на щеке Тату было заметно слабое покраснение, но никто из них ничего не сказал, ни в это раз, ни в следующие. Синикка делала, что могла, чтобы добраться до него, в трезвом состоянии это получалось у нее всегда лучше, и когда слов уже не хватало, а Тату продолжал доводить ее до белого каления, то в ход шли кулаки. Легко ляпнуть что-нибудь умное, например, про токсичные отношения, и при этом всегда найдутся те, кто скажут, что рукоприкладство это не выход, или что одного раза вполне достаточно. Впрочем, не разбирая, кто прав кто виноват, скажем сразу – когда у обоих характер не сахар, ожидать от них идеальных отношений было бы, по меньшей мере, глупо.

Интересная вещь человеческие отношения: можно прожить вместе много лет, вместе состариться и умереть, а можно разрушить их на корню и начать все с чистого листа. Некоторые люди проживают свою жизнь, что твоя кашка на плите, которая знай томится в своем горшочке, ей нужно время чтобы дозреть и обрести всю сложную гамму вкусов и запахов. Такие люди не выкипают и не пригорают. Они просто живут, неторопливо, уютно, обстоятельно. В то время как другие мчатся на всех парах и зачастую проживают не одну, а сразу несколько жизней и даже эпох.

Тату и Синикка принадлежали к последней категории людей. Что ни возьми, все происходило у них стремительно. Возможно, их отношения могли закончиться уже через пару недель или пару месяцев. Но не закончились. Они боролись, сражались, и в итоге это сблизило их, но плохо это или хорошо – вопрос.

А спустя пару месяцев Синикка забеременела, и это еще круче повлияло на их отношения, но далеко не в лучшую сторону. Бушующие гормоны сделали Синикку еще более неуравновешенной и скорой на расправу. И это привело к тому, что Тату все чаще старался держаться от нее подальше, и когда они все же виделись, то он обычно был пьян, она тоже, и это становилось еще хуже, чем всегда.

Она жила рядом со своими родителями, в маленькой квартирке над гаражом, со своим отдельным входом и мини-кухней. Тату подрабатывал автомехаником в Торнио, а Синикка помогала родителям по хозяйству в обмен на свою крохотную квартирку и небольшие суммы денег на карманные расходы.

В общем, это были далеко не идеальные родители, и бедному ребенку в полной мере пришлось ощутить это на себе, равно как и Тату, потому что однажды поздно ночью в середине ноября, когда он пришел и разбудил Синикку, у нее словно сорвало какой-то рычажок, и она принялась колотить его, и тут случилось то, чего прежде никогда не случалось, был ли это несчастный случай или он совершил это сознательно, здесь мы не беремся судить, но кое-что произошло. У Тату, наконец, лопнуло терпение, и он столкнул Синикку с лестницы. Или она просто споткнулась и упала. Или что-то вроде того. В любом случае, последствия были бы одинаковыми. Раз – и она пролетела через четырнадцать ступенек, для выкидыша этого было достаточно.

Срок беременности был еще совсем небольшим, так что это едва ли считается, но при падении Синикка сломала себе ключицу, и врач выписал ей обезболивающие таблетки, содержащие кодеин и, пребывая в этом пьяном угаре, они наутро отправились в город и там поженились – без свидетелей, в ратуше в Торнио. Она – с рукой на перевязи и в его кожаном пальто, наброшенном ей на плечи. Он – дрожащий от холода в одной рубашке, перепачканной кровью Синикки, и с вонью застарелого перегара.

Родным они не стали ничего рассказывать. Им было почти что стыдно. Они чувствовали, какую реакцию вызовут их признания и, не сговариваясь, решили никому ничего не говорить.

Когда Тату пришел домой после бракосочетания и увидел Сири, то немного устыдился своей выходки. Он знал, что Сири всегда будет любить его, но ему была нестерпима сама мысль о том полном разочарования взгляде, которым мать посмотрит на него, если он придет и скажет ей, что женился, причем на девушке, которую она даже в глаза не видела, и что он пошел на этот шаг, проведя перед этим ночь в неотложке по причине их ссоры, которая закончилась потерей их народившегося ребенка, и что он едва запомнил саму церемонию, потому что в тот момент его мозги были совершенно одурманены опиатами.

Нет, дома он ничего об этом не сказал. Затем последовал период, когда он вообще не мог проводить слишком много времени в Аапаярви. Потому что всего через пару дней после выкидыша и женитьбы, у отца Синикки приключился инсульт. Он не умер, но остался парализованным, и его поместили в больницу в надежде на улучшение или окончательное сохранение, это как посмотреть.

Он, как это принято говорить, превратился в овощ. Стал не функционирующим членом общества.

Мама Синикки, которая в семнадцать лет выскочила за папу Синикки, чтобы вырваться из-под опеки своего отца и переметнуться под опеку мужа, и которая ни одного своего дня не прожила без мужского надежного плеча рядом, очень тяжело восприняла случившееся. Она просиживала рядом с мужем с утра до вечера. И плевать она хотела на специальные часы, отведенные для посещений. Впрочем, в больнице быстро поняли, что нет смысла пытаться ей об этом говорить. Но по вечерам медсестры выпроваживали ее из палаты, и ей приходилось возвращаться в пустой дом, по которому гуляло эхо, ложиться на свою половину супружеской постели и напрасно пытаться уснуть, и бедная женщина пялилась в стенку, пока не наступало утро и она могла снова одеться и поехать в больницу, чтобы сидеть у постели мужа.