Юстис Рей - Духовка Сильвии Плат [litres]

Ближе к десяти я спускаюсь вниз, чтобы выпить стакан воды перед сном. В коридоре и гостиной темнота, зато горят свечи на кухне, где в мёртвой тишине на стене шепчутся две тени. Одна маленькая (моя мама), другая чуть больше, но тоже не слишком крупная (это отец).

– …и вот теперь он получит по заслугам, – говорит он.

– Боже, как же так вышло? – отзывается мама.

– Это правило старо как мир: нельзя трогать чужих женщин, тем более на виду у всех.

Я настораживаюсь, пока не понимая, о чём идёт речь.

– Возможно, он не знал этого, к тому же, как ты говоришь, ей стало плохо. Наверно, он просто хотел помочь без каких-либо дурных мыслей.

– Не знаю, как там было дело. Я при этом не присутствовал, но во вторник его вызовут на религиозное собрание.

Мама молчит, видимо, обдумывает.

– И всё же, мне кажется, это неправильно.

– Ты его, что ли, защищаешь? – удивляется отец.

– Да нет же, – протестует она неуверенно.

– Не забывай, это Вёрстайл. За всё то время, что он здесь, он нарушил с десяток правил и в любом случае заслужил это.

Я больше не подслушиваю, так как они не говорят ничего нового. Самое главное я понял: твоему отцу несдобровать. Обвинение религиозным собранием – пятно на репутации. А если это связано с женщиной, а тем более замужней, то я даже боюсь представить, что может сделать её муж. В Корке это особенно острая тема. Нельзя прикасаться к женщине, если ты не практикующий врач или же если она не твоя мать, сестра, дочь или жена. Это считается почти сексуальным насилием, пусть ты всего лишь дотронулся до её плеча.

Я тихо поднимаюсь, аккуратно пропуская ступени, которые, как я знаю, всегда скрипят. Закрываю двери в свою спальню и начинаю метаться по комнате, словно пойманное в клетку животное. Я должен тебя предупредить, но на выходных мы увидимся только в церкви, а в понедельник у нас нет общих занятий. Конечно, можно заявиться прямо завтра без приглашения, но я не решусь говорить с тобой о сложившейся ситуации. Да и не хочу, чтобы твой отец понял, что именно я рассказал тебе об этом.

В конце концов, я пишу тебе письмо (не подписывая – ты и так поймешь, от кого оно). На следующий же день рано утром я кидаю его в ваш ящик.

«Твой отец прикоснулся к чужой жене. Я не знаю подробностей. Но знаю, что за это он предстанет на религиозном собрании. Тебе это ни о чём не говорит, но, поверь, это серьёзно. Пусть не вздумает ничего отрицать, это бесполезно. Скажи ему признаться и покаяться, тогда, возможно, всё обойдется.

P.S. Даже если он невиновен, попроси его признаться! Я никогда не был на собраниях, но отец с них возвращается сам не свой. Они творят там что-то страшное».

После службы дома разразился скандал, ведь в церкви Джейн заметила, как все на нас смотрели. Но она не имела понятия, в чём дело. Отец никому из нас не рассказал. Вероятно, считал, что сможет пережить это в одиночку. Я, конечно же, обо всём знала заранее – привычка проверять почту у меня появилась ещё в детстве, ведь все эти годы я отчаянно ждала письма от матери.

– О чём ты только думал? – шокированно поинтересовалась Джейн без злобы, скорее с пониманием, что за это грозит.

– Я увидел, что женщина упала, и хотел помочь. Разве это преступление? – отозвался отец. Он был обижен, но, как ни странно, спокоен, хотя тоже знал, что его ждало – он уже присутствовал на собраниях. Правда, не в качестве обвиняемого.

– Ты можешь прикасаться к чужой жене, только если ты врач, а она твоя пациентка. Ты врач? – она почти плакала. Речи не шло о злости или ревности, лишь о страхе. Что же ему будет? Я должна была увидеть. Но на собрание я никак не могла попасть, даже если бы захотела. Мне исполнилось восемнадцать, но там могли присутствовать только совершеннолетние мужчины, которым я, очевидно, не являюсь, хотя отец всегда говорил, что у меня по-мужски сильное рукопожатие.

– Нет, – ответил он. – Я человек. Что я должен был сделать?

– Позвать кого-нибудь. Других женщин или её мужа, чтобы ей помогли подняться.

Он недовольно посмотрел на неё, будто она несла вздор. Это и был вздор. Но не она это придумала, она просто любила его. Именно в тот момент я поняла, что она любила его.

– Прекрати это! Я предстану перед собранием. Пусть пилят меня там, – он со злостью швырнул полотенце на пол, а после, облокотившись на раковину, уставился в окно. Джейн подошла и тихо обняла его сзади.

– Прости, я просто очень за тебя переживаю, – прошептала она ему в спину. Рядом с ним она казалась слишком хрупкой.

Пару минут они стояли так в тишине. Они оба всё понимали.

– Не нужно, – он аккуратно высвободился и ушёл наверх. Я едва успела спрятаться за лестницей.

В понедельник я не спешила на занятия. Я прокляла бы саму себя, если бы не попыталась заставить Реднера что-то сделать. Я выловила его перед химией возле столовой. Он был, как ни странно, без Дороти и направлялся в класс истории, судя по учебнику в руках. Я схватила его за рубашку, резко затягивая в угол. Меня сперва даже передернуло от того, как близко приходилось с ним находиться.

Я с силой толкнула его к стене. Он слегка опешил, но в целом не слишком удивился, пожалуй, ожидал подобного. Увидев меня, он прыснул от смеха. Его глаза стали другими. Бешеными.

– Не так рьяно, Вёрстайл, – попросил он, оскалившись, глядя на мою правую руку, держащую его за рубашку так сильно, что побелели костяшки пальцев. – За домогательства в Корке жестоко наказывают, хотя ты, вероятно, знаешь.

– Да, мужчин, – подтвердила я, – но я не мужчина.

Ещё одна лазейка. Мужчины не могут прикасаться к женщине, если не связаны с ней браком или кровными узами, но для нас никаких запретов не предусмотрено. Они не воспринимают женщин всерьёз. Они не представляют, на что способна женщина в гневе.

Я схватила его сильнее и со злости мотнула, так что он чуть ударился головой о стену и снова рассмеялся. В итоге он высоко поднял руки, словно полиция направила на него оружие. Очевидно, что он не собирался отвечать на мои выпады. В стенах школы это было бы слишком рискованно. Пришлось его отпустить.

– Чего ты хочешь? – спросил он, опуская руки.

– Завтра мой отец предстанет перед собранием. Он этого не заслужил. Он невиновен…

– Не сомневаюсь, но я ничего не могу сделать.

– Можешь! – шикнула я, нервно оборачиваясь по сторонам. Все, кроме нас, уже разошлись по классам. – Твой отец в городском совете. Поговори с ним, объясни ситуацию и попроси всё исправить. Пусть внесёт в устав новую поправку. Хоть что-нибудь… Ты ведь можешь.

– Не могу. Потому что: а) он не станет меня слушать, б) даже если в порядке бреда и предположить, что станет, он ничего не сделает. Собрание существует с момента основания Корка. Чтобы вынести вопрос об упразднении хотя бы одного пункта, потребуются месяцы, если не годы. И это не гарантирует результата. А твой отец, как ты сама сказала, предстанет перед собранием завтра.