Юстис Рей - Духовка Сильвии Плат [litres]

– Я ненавижу тебя.

В тишине дома мой голос звучал ещё более обречённо, словно то, что я говорила, было правдой. Хотя, возможно, это и было правдой. Ведь я действительно ненавидела тебя, ненавидела всей душой за то, что ты ушёл.

Прочитав треть, я поняла, что если продолжу, то не смогу остановить поток внезапно нахлынувших слёз и воспоминаний. А я не могла позволить хоть кому-то видеть себя разбитой. Я не хотела, чтобы миссис Арго видела меня разбитой. Она этого не заслужила. Она потеряла сына и могла держаться достойно. Так почему не должна была я? Засунув блокнот в сумку, я встала с пола и инстинктивно отряхнула колени, хотя не испачкалась.

Выходя из комнаты, я заметила четыре фотографии, висевшие на стене, образуя ромб. Но только на нижней я увидела тебя, а также Пита и твоего отца, с которым я так толком и не познакомилась. На фотографии вы втроём в цветных праздничных колпаках сидели за столом, а на нём красовался огромный белый торт со свечой в виде цифры шестнадцать. Пит кривлялся на камеру, видимо, жутко радуясь тому, что именно ему достался не только колпак, но и красный клоунский нос. Твой отец держался серьёзно, и лишь еле заметная полуухмылка тронула его лицо. Ты оказался единственным, кто, вероятно, вообще не имел понятия, что вас фотографировали, поэтому, в отличие от остальных, вёл себя естественно.

Я приблизилась к фотографии, всматриваясь в твоё лицо. Ты выглядел всё так же инопланетно со своими рыжими волосами, как обычно торчащими в разные стороны, и круглыми серыми глазами.

– Я ненавижу тебя, Сид Арго, – прошептала я, дотрагиваясь до твоего изображения на фотографии. – Ты не оставил мне ничего, кроме щемящей боли в груди, – продолжила я после паузы, говоря так, будто меня слушал кто-то, кроме меня самой. – Да, я ненавижу тебя всей душой, потому что, как бы я ни сопротивлялась, в итоге я тебе поверила. Я верила, что ты не уйдёшь, ты клялся мне в этом, глядя прямо в глаза. А теперь мне не осталось ничего, кроме как оплакивать тебя на твоей же могиле. Если это наше светлое будущее, которое ты мне обещал, то я не впечатлена. Я разбита, Сид. Ты разбил меня. Сам того не желая, ты сломал меня. И я не имею понятия, как собрать себя обратно.

Ты молчал. Конечно же, ты молчал. Это ведь был не ты, а всего лишь фотография с твоим изображением. Глубоко вздохнув, чтобы сдержать слёзы, я вышла из комнаты. Попрощавшись с мистером и миссис Арго, сидевшими молча на кухне за пустым столом, я ушла из твоего дома в надежде на то, что я в него ещё вернусь, даже учитывая то, какую боль мне это приносило.

Вернувшись домой, я прочитала твой дневник полностью. Это был первый раз, когда я читала его, но не последний. Уже тогда я знала, что должна его дописать. Это я и сделала. Мне пришлось восполнить пробелы, начиная с августа. Прошёл почти год, поэтому многие детали могли быть упущены, а некоторые додуманы. Но в целом всё происходило именно так. И даже когда я меняла историю, заканчивая её так, как мне хотелось, я знала, что это не поможет Сиду Арго подняться из могилы.

Я часто ходила на кладбище, говорила с тобой.

– О боже, Сид, как странно всё вышло. Ты всегда знал, что я идиотка. Я была такой глупой, отталкивая тебя. Да и сейчас я не лучше. Я говорила Питу, что нужно верить в себя, и я искренне пытаюсь. Но как? Если у меня ничего нет: ни тебя, ни мамы, ни Гарварда. Как же бесцельно прошли все эти годы! Я не знаю, что мне теперь делать. У меня нет плана «Б». Я была настолько самонадеянна, что теперь, вспоминая об этом, становится трудно дышать. А теперь, когда нет и тебя, у меня просто опускаются руки. Я не знаю, как работает вся эта небесная канцелярия, но знаю, что ты меня слышишь. Я не хочу тебя вернуть, потому что знаю, что там тебе будет в тысячу раз лучше. Без меня. Опять я о себе. Как можно быть такой эгоисткой? Плакать на твоей могиле и при этом говорить постоянно о себе. Вероятно, так и прошёл этот год: в мыслях и разговорах обо мне. Мне жаль. Я совсем этого не стою. Я позабочусь о Пите. Я постараюсь уберечь его, тебя ведь не уберегла.

Ты никогда не отвечал.

Двадцать второе июня – день рождения Сидни Лэндри Арго. Ему исполнилось бы восемнадцать лет. И хоть его уже не было с нами, Пит, я и миссис Арго решили отметить это событие. Тихо. В кругу нашего небольшого сообщества. Миссис Арго приготовила праздничный торт. В нём было восемнадцать свечей и никаких цитрусовых – у Сида на них аллергия. Свечи задул Пит. Я загадала одно-единственное желание: пускай Сиду будет хорошо, где бы он ни был.

Мы старались не молчать за столом, чтобы не превращать день рождения в очередные поминки. Когда Пит ушёл наверх, мы остались с миссис Арго вдвоём. Она за это время немного похудела, и даже её рыжие волосы стали менее яркими. Но она осталась всё такой же тёплой и держалась очень стойко, за что я зауважала её ещё сильнее.

– Налить тебе чай? – спросила вдруг она, хотя моя чашка опустела лишь наполовину.

– Да, пожалуйста, – ответила я тихо.

Она взяла чайник и налила чай до самых краёв, так что он чуть пролился. После поставила чайник на прежнее место и снова села рядом.

– Знаете, когда я пришла к вам впервые, мы с Сидом говорили о вас, – призналась я, улыбнувшись. – Точнее, я сказала ему, что вы мне нравитесь. Я сказала ему так, а на самом деле подумала: вот бы и у меня была такая мама. Вот бы вы были моей мамой, такой, которая ждёт меня со школы, готовит вкусные пироги, интересуется, как прошёл мой день и что я буду делать вечером… Простите, я на самом деле не имею понятия, зачем всё это говорю…

Она ничего не отвечала, только смотрела. Но не безразлично, не холодно и не жалостливо, как другие, – она смотрела с теплотой и мудростью. С тех пор как умер Сид, я ни у кого не видела такого взгляда.

– Я просто… после его смерти мой мир окончательно развалился на части, а мне даже не с кем поделиться этим. И мне почему-то показалось, что вы поймете. Простите, – я стыдилась того, что заговорила о своих чувствах. Наверняка ей и так было нелегко.

Она довольно долго молчала, а потом накрыла мою руку своей. Она оказалась не слишком мягкой, но по-матерински тёплой.

– Ох, Сид, мой любимый мальчик. Как же я его любила! И всегда боялась за него. Жутко боялась. Когда у него обнаружили порок сердца, а позже ещё и выяснилось, что это никак нельзя вылечить, я чуть с ума не сошла. В глубине души я понимала, что он может умереть в любую секунду. Ему запретили всё, что могли делать полностью здоровые дети. Но даже когда он был маленьким, он не жаловался. У него в те времена часто бывали сильные боли. Но он не плакал, лишь приходил ко мне на кухню и говорил: «Мама, мне нужно в больницу», – и всё, больше ничего. Он был таким смышлёным. Правда, непоседливым, – она слегка усмехнулась, но в глазах всё равно стояли слёзы, – когда он подрос, то приступы перестали быть такими частыми. Но я всё равно боялась за его сердце. А оказалась, что зря, ведь умер он совсем не от этого, – она затихла, больше не в силах говорить. Хотя, я полагаю, думала она об этом постоянно.