Юстис Рей - Духовка Сильвии Плат [litres]

Я накрыла её руку своей свободной и как обычно ледяной, но она не вздрогнула.

– Я думаю, он был хорошим, поэтому его и забрали. Всегда забирают лучших.

– Я бы предпочла оставить своего хорошего сына себе, – ответила она без злобы.

– Знаю, вам сейчас ничто не поможет. Вы смотрите на меня и думаете: «Какого чёрта, почему он, почему не кто-нибудь другой? Почему не она, в конце концов?» А я скажу, что у него всегда были слишком светлая голова и слишком большое сердце для этого места. И я искренне верю, что сейчас он в лучшем мире. Я верю, – последняя фраза прозвучала совершенно отстраненно, будто была произнесена вовсе не мной, будто была произнесена не для неё, а для меня.

– Я часто плачу по нему, – призналась она, – но я делаю это наедине. Муж… он тоже переживает, но он совершенно безэмоционален. И конечно, я не хочу, чтобы Пит увидел, поэтому я делаю это, когда никого нет дома или в ванной. На какое-то время становится легче, но лишь на какое-то. И иногда, понимая, что мне уже не хочется плакать, что я устала от этого, слёзы всё равно продолжают литься…

Она замолчала, а я не стала отвечать. Казалось, что всё то, что мы могли высказать словами, высказано, а остальное мы и так чувствовали. Мы сидели в тишине. Никто так и не притронулся ни к чаю, ни к остаткам торта.

Когда я засобиралась уходить, она сказала, что я так ничего и не выпила. Я ответила, что это неважно. Она предложила сделать новый чай – этот совсем остыл. Я поблагодарила её и согласилась. Просто потому, что мне не хотелось возвращаться домой. Она, похоже, обрадовалась тому, что я останусь. Наверное, в её доме наедине с собственными мыслями ей было так же больно и одиноко, как и мне в моём. Чай мы пили молча.

Запах сладкой ваты. Именно его я почувствовала, как только оказалась там. Солнце, видневшееся высоко в небе, светило как никогда ярко, но не палило. Дул лёгкий ветерок, приятно гладя кожу. Царила тишина. Передо мной по-королевски раскинулся огромный круглый шатёр с одним высоким куполом посередине и четырьмя другими, чуть пониже, по бокам. Почти весь шатёр был белым, лишь внизу и на куполах виднелись тёмно-красные полосы и ромбы. Вокруг шапито и намного миль дальше я не видела ни одной живой души, только шатры поменьше, но безлюдность места меня не страшила.

Я прошла вперёд ко входу в главный шатёр, чуть помешкав, ведь внутри меня ждала чернота. Но из неё вдруг вышел ты. В чёрном фраке, на пиджаке которого приятно поблескивали шёлковые лацканы. Белоснежная рубашка, бабочка, жилет и перчатки в тон слепили глаза. Ты никогда не выглядел так прежде, но даже это казалось не важным, потому что ты был рядом. К тому же такой образ тебе, на удивление, очень шёл.

– Сид… – выдохнула я, увидев тебя, а на глаза тут же навернулись слёзы.

Ты улыбнулся, протянув мне руку.

– Идём, я покажу тебе здесь всё.

Я взяла тебя за руку, и вместе мы прошли в темноту. Внутри было безлюдно. Здесь находились места для зрителей и круглый манеж для выступающих. Приглушённые немногочисленные софиты освещали лишь манеж.

– Здесь красиво, – сказала я, и это была правда.

– Это и есть цирк. Мой цирк. Мой рай. Я назвал его «ФлоренСид».

– «ФлоренСид», – повторила я, смакуя это чудно́е слово, сложенное из наших имен.

Мы прошли немного дальше, в середину манежа.

– Твой цирк, говоришь?

– Да, но я не просто хозяйничаю, а ещё и показываю здесь фокусы, – ты завел руку за моё ухо, через секунду достав из воздуха монету в один доллар с чеканкой парящего орла, и вложил её в мою правую ладонь. Я рассмотрела монету, а после сжала с такой силой, что ногти больно впились в кожу.

– А я думала, ты боишься сцены.

Ты усмехнулся.

– Это же моя детская мечта. Здесь нет страхов.

– А что есть?

– Всё остальное: акробаты, гимнасты, жонглёры, клоуны, музыканты, костюмеры, гримеры…

– Дрессировщики?

– Нет, – ты отрицательно покачал головой, – мы не работаем с животными. Это ведь люди могут выбирать, а для животных, я думаю, это было бы мучением. Я не хочу их мучить. Я никого ни к чему не принуждаю. Все, кто работает здесь, делают это по своей собственной воле и желанию. Правда, у нас есть попугай. Ара – один из немногих видов, умеющих говорить. Но мы не держим его в клетке. Он пару раз улетал, но всё равно возвращался.

И тут откуда ни возьмись прилетел огромный красно-сине-зелёный попугай. Он сел к тебе на плечо и в течение пары секунд внимательно изучал меня своими глазками-пуговками.

– Привет, – каркнул он.

– Здравствуй, – ответила я, улыбнувшись. – Как тебя зовут?

– Жак. Птичку зовут Жак, – деловито представился он. – А тебя… тебя как зовут?

– Флоренс.

– Жаку приятно познакомиться с Флоренс.

– Мне тоже приятно с тобой познакомиться, Жак.

Ещё с минуту он сидел у тебя на плече, а после взмыл к потолку и кружил там, пока мы разговаривали. Только подняв голову, провожая Жака взглядом, я осознала, насколько гигантским был этот шатёр. Купола возвышались высоко над головами, так высоко, что разглядеть потолок не представлялось возможным. Верх окутала чернота, однако что-то сияющее, подвешенное к каркасу, поблескивало то тут, то там, словно звёзды.

– Здесь так… спокойно, – призналась вдруг я, переводя взгляд на тебя.

– Это пока. Во время представлений здесь куча народу. У нас каждый день аншлаг. Некоторые так хотят увидеть представление, что даже готовы стоять в проходе.

– А когда начинаются ваши представления?

– Каждую ночь. В двенадцать часов.

– Поздновато, – я посмотрела на часы на руке, хотя вообще-то у меня никогда их не было, – но я успею. Остался целый час, – перевожу взгляд на тебя. Меня не смутил тот факт, что пару мину назад на улице светило солнце. – Мне так хотелось бы остаться и увидеть…

Ты отрицательно качаешь головой.

– Нет.

– Сид, позволь мне остаться здесь. С тобой, – прошептала я.

Ты аккуратно берёшь моё лицо в свои руки.

– Нет, это представление не для тебя. Пока не для тебя. Ты должна уйти.

– Не прогоняй меня. Пожалуйста, позволь мне остаться, – молила я со слезами на глазах. – В том мире так плохо, так одиноко без тебя.

– Я знаю, знаю, – ответил ты еле слышно, легко поцеловав в уголок губ. – Но твоё время не пришло. Оно придёт ещё очень не скоро.

– Сид, я знаю, что это сон. В том мире, куда я должна вернуться, я сплю. И если я уйду, никто не заметит. Я уйду тихо, мне даже не будет больно. Позволь мне остаться, чтобы мы наконец были вместе. Ты ведь этого хочешь.

– Хочу, но не так.

Я не хотела плакать перед тобой. Клянусь, я не хотела, но слёзы сами покатились по щекам.

– Я спас Синтию, думаешь, не спасу тебя? Несмотря ни на что, она мой друг, а ты… ты намного больше… И ты вернёшься, получишь диплом, неважно какой: гарвардский, бостонский, йельский или какой-либо другой, и станешь адвокатом. Самым лучшим адвокатом в Америке, если не в мире. И будешь помогать людям, тем, у кого нет таланта к чёткому построению сложных предложений.