Юстис Рей - Духовка Сильвии Плат [litres]

Я встала на колени и хотела прижать ладони друг к другу, как это обычно делают для молитвы, но пальцы тут же переплелись, образуя замок. Я стояла так целую вечность, уперев взгляд в пол, боясь говорить с ним, чувствуя себя безумно глупой и в то же время невероятно напуганной. Вокруг царила гробовая тишина.

Осмелев, я подняла взгляд на распятие и больше не отводила. Словно богу могло стать стыдно, не выполни он мою просьбу.

– Я никогда и ни о чём тебя не просила. Я даже не верила, что ты существуешь, – я замолкла, так как на минуту стало трудно говорить. – Я понимаю, что не имею права просить, но мне больше не к кому обратиться. Я не знаю никаких молитв, поэтому я просто начну, – я еле сдерживалась, чтобы не расплакаться. – Помоги ему. Прошу… Вероятно, тебя это не слишком впечатлит, но, если он выживет, я сделаю что угодно. Буду служить тебе до конца жизни. У тебя уже есть моя мать, буду и я. Я посвящу тебе жизнь, я клянусь, только оставь его здесь. Со мной. Он верит в тебя. Не подведи его. Тебе ведь это под силу. Я знаю, что под силу. Ты можешь всё, если захочешь.

Мне вдруг захотелось так много сказать, упасть ещё ниже и валяться в ногах, пока бог лично бы мне не ответил. Молить, плакать и унижаться. Никакое унижение не могло сравниться с осознанием скорой смерти Сида. Я простояла так почти до самого утра. Плакала и просила что-то невразумительное, хотя смысл был один.

Сид Арго умер через два часа, так и не увидев рассвета.

Ему было всего семнадцать лет.

Я до сих пор помню, как узнала о его смерти, помню, что мне никто не говорил об этом. Выйдя из церкви при больнице, я поднялась на второй этаж, где находилась реанимация, и, пройдя чуть вперёд, услышала пронзительный зов. Зов миссис Арго. Я не видела её, но знала, что это была она. Она кричала только одно-единственное слово «Сид». Протяжно, громко, с болезненным надрывом, какого я ещё никогда не слышала. Я тут же остановилась как вкопанная. Я знала, что произошло, но мне до сих пор не хотелось в это верить. Пару секунд я молча стояла не шевелясь. А потом меня словно ударило чем-то тяжёлым. Перед глазами резко всё поплыло. Впервые в жизни я поняла, что значит выражение «коленки подкашиваются». Эта новость меня будто бы прибила к земле. Я упала на колени прямо посередине больничного коридора. Слёзы тут же хлынули из глаз. Из груди вырывались страшные звуки, не похожие ни на крики, ни на вой, скорее на свистящие хрипы. Не помню, был ли кто-то рядом в тот момент, потому что я никого не видела. Тот звук, что исходил прямо из моей души, из моего сердца, со временем стал похож на предсмертный зов о помощи полумёртвого животного. В груди всё сжалось так, что сердце чуть не остановилось. Это была такая адская боль, что, казалось, меня разорвёт на кусочки. Вероятно, в тот момент мою душу и разорвало, я чувствовала это с каждым вдохом. Любое движение приносило физическую и душевную боль.

Клянусь, я умерла вместе с ним. Я умерла.

Я никогда по-настоящему не теряла никого, кого бы так хорошо знала и кого бы любила. Да, моя мать тоже ушла, и я мысленно похоронила её в своём сердце. Но умом я всегда чётко осознаю, что она жива. Что она дышит, ходит и говорит, пусть и не рядом со мной. Поэтому я не знаю, как описать всё то, что я пережила после твоей смерти.

Устав, совет, религиозное собрание, обряд очищения, Гарвард, воспоминания о маме – всё это стало таким неважным.

Всё это время я только и могла, что лежать в кровати и плакать до жуткой мигрени, потом проваливаться в сон, а просыпаясь, снова плакать. Я почти не вставала, нехотя ела с ложечки, словно ребёнок, и совсем не говорила. Я не могла отвлечься от мысли о твоей смерти ни на секунду. Я не представляла себе дня, когда будет по-другому. Порой я приглушенно кричала в подушку, чтобы не слышала Молли. Но это не помогало. Потому что это была не та боль, когда спасают слёзы, крики или даже вытьё. Это была боль, которая парализует, вводит в забвенье от невозможности осознания реальности происходящего.

Лучше бы я умерла, чем чувствовала такую боль.

– Фло, Фло… Ты спишь? – голосок Молли вывел меня из забытья. Я не знала сегодняшнего дня недели и времени суток. Утро? Ночь? С тех пор как я вернулась из больницы, жалюзи оставались закрытыми.

– Нет, Пупс, – прохрипела я.

Я могла не разговаривать с отцом и Джейн. Они понимали – они были взрослыми. Но Молли не поняла бы. Я никогда её не игнорировала.

– Мама сказала, чтобы я не заходила к тебе, но мне страшно.

За окном раздался жуткий раскат грома, из-за чего Молли в страхе залезла ко мне под одело. Она устроилась прямо под моим боком, как кошка. Она была в своей розовой пижаме с утятами. От неё пахло детским шампунем и зубной пастой. Только так я поняла, что наступила ночь. За Пупсом прибежал Август и устроился у моих ног. Я ненавидела, когда он так делал. Ненавидела, когда он заползал в мою комнату. Ненавидела видеть его. Но в тот момент у меня не нашлось сил его прогнать.

– Мы ходили домой к Сиду. Пит сказал, что Сид больше никогда не придёт к нам. Почему? Мы больше не нравимся ему?

– Нет, что ты, – на глаза навернулись слёзы, но я постаралась унять дрожь в голосе. – Конечно же, нравимся. Особенно ты. Как ты можешь не нравиться?

– Но тогда почему?..

– Я объясню тебе позже. Объясню тебе всё. Но не сейчас.

Как я могла объяснить ей?

Она покрутилась ещё немного, но потом улеглась. И несмотря на грозу, спокойно заснула в моих объятиях. А я всю ночь тихо плакала, подавляя всхлипы, чтобы не разбудить её. И опять вспомнила, что это граничит практически с физической болью.

Похороны Сида Арго и других жертв Реднера, включая Патрицию Грант, Джека Джонсона, Сэма Паркера, Клэя Форса, а также Эмили Флетчер, её младшего брата Джонни и матери Клэр, провели в один день. Скорбел весь город. К школе и дому семьи Флетчер приносили свечи, цветы, игрушки, устраивая мини-алтари. Эта трагедия задела всех. Каждого горожанина. Ведь Реднер убил не только чужих родственников, но и друзей, приятелей, коллег.

Все гробы не поместились в церкви Святого Евстафия, поэтому их сразу повезли на кладбище. Однако прощание в церкви проходило долго и мучительно, хоть мы и не видели тел. Патрик начинал молитву пятнадцать раз. Матери погибших рыдали так, что одна из них упала в обморок прямо в церкви.

До кладбища добрались не все. Смотреть на убивающихся родителей гораздо сложнее, чем может показаться, даже если никто из пострадавших не приходится родственником или другом, а просто знакомым.

Не выдерживали не только взрослые, но и дети. Для них, я думаю, это было особенно трудно. Питер Арго, не дожидаясь окончания речи Патрика, вылетел из церкви в слезах. Его никто не остановил. Кто мог винить его за ощущение боли от потери брата?