Евгений Кирьянов - Становление бытия

Да! И дополнительных оттенков нужно набрать как можно больше, чтобы сформировать консистентную субстанцию для зарождения интуиций, которые позволили бы сделать новый нетривиальный, но оправданный шаг.

В какой момент храмы превращаются в руины? Ведь не в зависимости от того, какова мера их разрушения. Прошлое растворяется в Хаосе. И там сохраняется. И это не просто физический факт.

Но в каком отношении к настоящему находится то прошлое, которое уже отчасти растворено, но отчасти и представлено в следах?

Оно в настоящем присутствует! Существенно и то, что природа присутствия самодостаточна. Здесь нет никакого «отчасти». Это внутренний оценочный феномен. Рудимент привычного представления о прошлом. Так же и «след».

Вот мы поселились в большом доме. Это наш дом. В нём много комнат, среди которых есть и такие, в которые мы даже и не заходим. Нет для этого причины. В разных комнатах мы живём по-разному. И в тех, куда не заходим, мы тоже живём. Только потому, что живём в этом доме. И таких комнат много. Почти все… Все. И живший в древности тоже не жил в ушедшем в прошлое событии. Он присутствовал в настоящем моменте. Можно предположить, что такой момент всегда только… свой. Мы, разумеется, даже если мы с кем-то жили в разных комнатах, жили в одном доме. А значит, и в одних и тех же комнатах.

Присутствие в настоящем и есть позиционирование себя в полноте онтологического статуса. Все эти: «растворился», «оставил след», «образ», … — фантомы сами по себе. Они обретают бытие только в настоящем моменте. И пока мы в ЭОНЕ (живы), настоящее всегда с нами. Оно само в себе. И прошлое, и будущее только в настоящем — ЕСТЬ!… Они и есть настоящее для проходящего свой путь в ЭОНЕ.

Потому что настоящее обретает свою онтологическую полноту в экспансии Хаоса через растворение в нём тинктуры прошлого и будущего. Через прошлое и будущее в настоящее вторгается Хаос. В этом заключается момент личной эсхатологии.

Потому что в этом вторжении хаоса и благодаря ему настоящее открыто. И человек в нем находится без опоры на определенность прошлого.

В соответствии с вышесказанным возникает вопрос о том, каково участие в так осознаваемом прошлом каждого осознающего субъекта. В привычном формате переживания прошлого как онтологически не вполне обусловленного свидетельства присутствует уверенность в том, что когда-то имело место некое истинное событие, от которого осталось только эфемерное и размытое представление. Но найти его в переживании в онтологической полноте уже невозможно. Тем самым постулируется внутренне противоречивое положение о том, что наличествующее в настоящий момент представление о событии иллюзорно, а только таким образом и представленный предмет засвидетельствования реален. Но мы упускаем при этом из нашего рассмотрения даже такой факт, что не существует никакой границы между настоящим и прошлым. И сколь угодно близким представляемый момент лишь по степени своей отличается от давно прошедшего, фактически свидетельствуя тоже об уже прошедшем. Таким образом, весь временной континуум в своём прообразе чистого времени отсылается в иллюзорность представления событий, как прошедших и будущих, так и настоящего. Само по себе это не невозможное определение структуры времени. Одинаковость модуса реальности всех трёх времён позволяет вне присутствия альтернативы им вернуться к постулированию заявленного выше положения о свидетельстве в настоящий момент прошлого во всей его возможной онтологической полноте. И мы опять возвращаемся к тому, что прошлое присутствует в настоящем вполне. Итак, что бы ни представилось нам в качестве актуального переживания прошлого, таково оно и есть. И у всего прошлого нет начала иначе, чем в настоящем. А субъективистское комбинирование его с использованием всех побочных впечатлений, основания для которых находятся и в других событиях, даже и случайно сопутствовавших в более «поздних» впечатлениях, вносит свой вклад в раскрытие и конструирование истинного прошлого. Но как при этом коррелируют временные структуры разных субъектов, следует сказать особо.

Запутанность и субъективная оценка смешиваемости в осознании субъектом прошлого как искажения истинного прошлого в предлагаемой здесь интерпретации структуры времени и вписывание прошлого субъектом в рядоположенную событийность инициируют рассмотрение вопроса о возможности включения факта усвоения моментов событийности при расширении и размывании границ субъектности. Это даёт возможность предположить наличие предпосылок для существенно более общего определения субъектности в модусе облачённости субъекта-сущего. Ведь получающая в открытости выхода в Хаос субъектность усваивает в свидетельстве для себя онтологически данную присущность творящему потенциалу Хаоса. И это только потому, что так пластически обеспеченное знание прошлого получает законную долю в полноте бытия, свидетельствуя о прошлом в причастности его бытийности настоящего.

Но остаётся существенная трудность понимания того, как именно возможно усвоение субъектом собственного опыта иного субъекта. Можно разве только постулировать такую возможность хотя бы исключительно в её эксклюзивности. И ведь даже феномен коммуникативности в соотношениях между нормативно соотносящимися субъектами в представлении любого из них уже требует объяснения как чрезвычайного порядка явление. И даже малейшая степень такой коммуникативности утверждает её в модусе частичной отождествлённости соотносящихся субъектов. Но можно положить, независимо от степени проявленности коммуникативности, именно её мерой такого отождествления. В поддержку этому служит сам факт установления онтологического статуса такого положения в причастности прошлого безусловной бытийности настоящего. Таким образом, субъект вновь определяется с включением в его метафизическую фактуру явленности темпорально вписанного в событийность сущего. И это есть расширение его оболочки сущего в его чтойности.

Следует ещё раз подчеркнуть, что так понимаемая структура времени не содержит в себе никаких специфических моментов, которые бы фиксировали нарушение единообразия в фактуре темпоральности событийной последовательности. Таким образом, всякий момент настоящего включает столько полноты бесконечной событийности, сколько представляется субъекту в её осознании. Но поскольку только в осознании настоящего момента реализуется свидетельство об онтологической консистентности всего того, что может полагаться подлежащим оценке его реальности. И нет препятствий к возможности частичного или даже полного отождествления между личным опытом прохождения в темпоральной событийности и универсальным прообразом такой событийности в универсальности чистого времени. Его же насыщение специфической событийностью равно может осуществляться для всех субъектов, включая носителей сакраментального знания о судьбе Универсума всего сущего. Таким образом, личная судьба всякого субъекта становится синхронной с универсальным парадигматическим прообразом и содержит в себе тинктуру эсхатологической значимости.