Тихон Корнев - Запрещено для детей. Пятый номер

Очень опасно застрять на этапе утверждения сюжета надолго. До написания сценария вы доберетесь, но окончательно перегорев к истории.

Сценаристы — самые счастливые люди во всем кинопроизводстве, несмотря на их бесконечные жалобы и представление, что, пока они просиживают за компом, режиссеры волочатся за хорошенькими актёрками, продюсеры не вылазят с лазурных набережных фестивалей, а актёрки курсируют между ареалами обитания продюсеров и режиссёров, знать не зная хотя бы фамилию человека, в сценарии которого получили роль.

Ниже предлагается медитация на мотивацию сценариста.

Сняв в своей жизни 1.1 фильм, могу сказать, что ты, сценарист, — ДОМА, в любой момент можешь прерваться, съесть ещё этих мягких французских булок да выпить чаю.

Вокруг тебя нет плетущего интриги рабочего коллектива.

На самом деле, ТЫ СОЗДАЕШЬ МИРЫ… что бы там ни было, ты — единственный человек, который видит эту историю так, как она должна была снята и сыграна. Когда пишешь особенно сложные диалоги, проговариваешь их про себя, ищешь нужные слова, записываешь-стираешь.

Режиссеру поставят выработку, местами по 15 мин в смену, и всё, что он там задумал, посыпется, а ты видел всё.

Актёр — даже сыграет хоть главную, но одну роль. Ты проживаешь жизнь каждого, сможешь побыть одновременно убивающим и умирающим, отцом и сыном, котом и… вторым котом.

Главное вовремя отлавливать прокрастинацию. Сильно устал — откладывай телефончик, глазки закрывай и сиди так, пока сенсорная депривация не начнёт беспокоить. Сидим дальше до момента, пока перспектива вернуться в работе не будет восприниматься как нечто радостное и долгожданное. Возвращаемся к работе.

На длинных дистанциях иногда запрещаю себе мясо, обещая: допишешь — будет отруб ангуса и хорошее красное сухое. Тогда уж в самые тёмные моменты ползешь, как «Выживший», но ползешь.

Если ничего не помогло и ты больше не испытываешь ничего к своей работе, ну пожалуйста, не занимайся ею больше, люди видят.

Продюсер ты, режиссер, сценарист, пиротехник, каскадер…

У себя на съемках я видел каждого, кто отбывает смену, и каждого хотелось придушить.

Приятель продюсер рассказывал: «тётенька при буфете получала у меня по 50$ в день, за 200—300 можно было квартиру снять. Но про каждого из съемочной знала — ага, вам кофе, две сливок, и три ложки сахара».

И еще брат-режиссер тоже обескураженно рассказывает — взяли сценариста, заплатили, ну он так и работает, вообще без эмоций.

Ну ты можешь этим заниматься так, будто это что-то чуть-чуть большее, чем просто зарабатывание денег?

Что покупает человек идя в кино? Эмоции. Кто-то хочет посмеяться, кто-то побояться, кому-то не хватает адреналина — и он идет дремать на новых Transformers, а кто-то добирает окситоцина на Норе Эфрон.

Декорации для заднего плана обычно строят в полтора раза меньше оригиналов: маленькие домишки более настоящие в кадре, чем настоящие. Киношный диалог, который в жизни от живых людей не услышишь, в кино вполне убедителен, а наш обыденный разговор — невыносим. Рапиды с молочными брызгами идеально играет клей ПВА, а настоящая кровь смотрится кетчупом.

Только грамотно найденным «фейком» воссоздашь «реальность». Вся индустрия кино сродни химической лаборатории. Мы «варим» заменители эмоций, идентичные натуральным — сильнее, ярче, но часто отдающие «химией».

Зритель не должен видеть манипуляцию, которой вызывается конкретная эмоция. Нужен отрицательный, тошноту вызывающих персонаж? Не давайте ему реплик: «До поездки в мэрию, я топил котят…». Сделайте его лучшим на свете, открытым, светлым, рубахой-парнем, всеми любимым, — и добавьте одну-две лживые черточки, которые обесценят всё, но после того, как зритель сам успел персонажем очароваться.

Не работайте по принципу увеличения: убийством человека уже никого не растрогаешь, убью-ка двоих, а лучше ребенка, а лучше собачку, а лучше двух… Самый страшный фильм о Холокосте, который я видел, — «Аминь» Коста-Гавраса. Там нет газовых камер, гор трупов и печек, просто люди, просто беседуют, и поезда, уходящие куда-то с полными вагонами, а возвращающиеся с пустыми.

Сценарист всегда имеет дело с поляной, наглухо вытоптанной коллегами, и каждый раз приходится выдумывать нечто новое, что спустя какое-то время так же станет пошлостью и общим местом.

Не воспроизводите скучных эмоций, придумайте и попробуйте вызвать какое-нибудь дикое сочетание вроде «яростной апатии», или «суетливого спокойствия», или «эмпатичной ненависти». Это ваш мир. Не надо создавать убедительную копию мира, в котором мы уже живём — от него мы и пытаемся сбежать, купив билет в кино.

Зритель сам всеми силами пытается поверить, он хочет поддаться вашим манипуляциям. Просто проявите уважение к его интеллекту, не работайте уж совсем грубо.

Очутившись на мастер-классе Эндрю Стентона, с интересом послушал разных киношных баек. И уже под конец, отвечая кому-то, он сказал, что учебники — булшит, фокус-группы — тоже не фиалками пахнут, а единственный, на кого он ориентируется при написании сценария, это его «внутренний зритель». Через месяц этот «внутренний зритель» влетел Диснею в 200 мультов убытка за «Джона Картера», который в России два месяца провисел в топе показов. Из чего можно вывести, что «внутренний» у Стентона русский.

Но прав Эндрю, прав.

Только добраться до этого самого зрителя — это как Полу Артрейдесу проснуться Квисатц Хадерахом.

Пробудить объективного «внутреннего зрителя» в себе — главная сакральная задача любого «решающего» киношника. Сценаристы цепляются за свой текст, режиссеру вынь-да-положь кадр хитровыдуманный, продюсер вчера кино посмотрел, и оно понравилось, и надо нам так же делать, а когда еще редактора подключаются — там и вовсе всё в «Человеческую многоножку» превращается.

Редакторское правило «не больше 4—5 строчек на реплику» я всегда считал бюрократической ересью. Можно всё, лишь бы работало.

Потом, наконец, дали мне самому снимать свое кино. За роль в «Диггерах» у меня актеры дрались, текст с азартом шпарили, все пёрлись, продюсеры в нем души не чаяли.

Отснялись. Сел монтировать. До пятой строчки монолога доходит Диггер, и дальше с каждым словом спич его тяжелей и тяжелей становится. Шутит, вроде, смешно, играет хорошо, а на экране — театр кабуки.

В наказание за гордыню свою сидел Тишенька, резал свой же текст на монтаже своими же руками.

Медитируйте, избавляясь от эго и мыслей о бокс-офисе, будите внутренних зрителей, друзья мои, да и внешних тоже.