Тихон Корнев - Запрещено для детей. Пятый номер

Бѣда въ томъ, что по уходѣ страннаго незнакомца, о которомъ Петръ Иванычъ остался такого мнѣнія, что навѣщалъ его какой нибудь-путешествующій англичанинъ-чудакъ, которому некуда дѣвать денегъ, — (объ англичанахъ зналъ онъ вообще, что они большіе чудаки), — бѣда въ томъ, что по уходѣ страннаго незнакомца, Петру Иванычу вдругъ приснился весь департаментъ съ шинелями, сторожами, половиками, столами, чернилицами, дѣлами и начальникомъ отдѣленія. Вотъ начальникъ отдѣленія приподнялся

съ какимъ-то дѣломъ, подходитъ къ нему и говоритъ «перепишите» совершенно такимъ голосомъ, какъ говорится простому писцу. — Хорошо-съ; я вотъ дамъ Ефимову, — отвѣчаетъ немного изумившійся Петръ Иванычъ, почтительно нагибаясь. — «Какому Ефимову?» говоритъ сурово начальникъ: — «развѣ вы забыли, что Ефимову отдано ваше мѣсто, а вы за неисполнительность и соблазнительный образъ поведенія переведены на мѣсто Ефимова…»

Въ ужасѣ проснулся Петръ Иванычъ, открылъ глаза и прямо наткнулся ими на таинственнаго незнакомца, который, нагнувшись, шарилъ въ ящикѣ коммода. Принявъ его за Ефимова, Петръ Ивановичъ, озадаченный, переполненный справедливымъ негодованіемъ, — въ первую минуту не вскрикнулъ, не кашлянулъ, даже не шелохнулся, но, по какой-то особенной остротѣ чутья, таинственный незнакомецъ тотчасъ понялъ, что время прекратить посѣщеніе, и совсѣхъ ногъ кинулся вонъ… Тутъ только догадался герой нашъ въ чемъ дѣло…

Петербургскія лѣтнія ночи свѣтлѣе петербургскихъ зимнихъ дней. Было еще очень рано, но уже совершенно свѣтло; на улицѣ пусто. Только по другую сторону тротуара шелъ какой-то парень въ шинели, надѣтой въ рукава, изъ подъ которой на цѣлую четверть высовывался пестрядинный халатъ; парень раскачивался во всю ширину тротуара и увидѣвъ бѣгущихъ, радостно закричалъ: «держи! держи!», — послѣ чего остановился и долго смотрѣлъ на нихъ, произнося по временамъ ободрительныя восклицанія: «ишь какъ улепетываетъ!» «молодца! молодцА!» — вотъ люблю!» — очевидно относившіяся къ таинственному незнакомцу, который, говоря охотничьимъ терминомъ, ежеминутно отсѣдалъ отъ преслѣдователя своего дальше и дальше. Между тѣмъ крикъ Петра Ивановича былъ услышанъ еще двумя лицами, которыхъ мы не хотимъ назвать. Первое, уже давно и таинственнымъ незнакомцемъ и Петромъ Иванычемъ оставленное позади, отошло нѣсколько впередъ и наблюдая за бѣгущими говорило: «ишь шельма! ишь шельма! ишь шельма!». Второе флегматически вышло на средину улицы, постояло съ минуту въ нерѣшительности, задумчиво понюхало табаку и съ рѣшимостью принялось переходить другую половину улицы, торопясь поспѣть на тротуаръ такъ, чтобъ угодить прямо на переемъ таинственному незнакомцу. Второе лицо дѣйствительно поспѣло въ пору, но бѣгущій рѣшительно не обратилъ на него вниманія и только, пробѣгая мимо съ крикомъ: «эхъ-ма!», сильно толкнулъ его въ плечо, отчего оно тотчасъ повалилось на тротуаръ, къ немалому смѣху веселаго парня и перваго лица, издали наблюдавшаго сцену. Черезъ минуту приспѣлъ и Петръ Иванычъ, запнулся за поверженнаго и тоже упалъ, но тотчасъ же вскочилъ, съ горяча не почувствовавъ ушиба, и побѣжалъ снова. Дважды пораженный приподнялся, взглянулъ за бѣгущими, и сказавъ «есть сила», медленно отправился на старое мѣсто… Между тѣмъ таинственный незнакомецъ уже достигъ конца улицы и повернулъ… куда? въ которую сторону?… Петръ Иванычъ не видалъ, и потому, хотя и продолжалъ бѣжать, но уже медленно и нерѣшительно, какъ человѣкъ потерявшій путеводную звѣзду свою. Вдругъ съ конца улицы, до котораго не достигъ еще Петръ Иванычъ, показались дрожки, называемыя пролетками, то есть такія дрожки, на которыя садятся, когда желаютъ сберечь ребра и спину. Въ дрожкахъ сидѣлъ одѣтый въ пальто господинъ, съ веселымъ лицомъ, доказывавшимъ, что преферансъ, съ котораго очевидно онъ возвращался, былъ для него счастливъ: лицо просто сіяло. Завидѣвъ бѣжавшую встрѣчу ему странную фигуру, господинъ въ пальто разсмѣялся, а потомъ началъ пристально взглядываться въ нее, и вдругъ на лицѣ его выразилось глубокое изумленіе. Онъ какъ будто не вѣрилъ глазамъ своимъ. — «Здравствуйте, Петръ Иванычъ!» сказалъ онъ нѣсколько иронически, когда дрожки подъѣхали на довольно близкое разстояніе къ нашему герою. Петръ Иванычъ поднялъ голову, взглянулъ, и, поблѣднѣвъ какъ полотно, отвернулся въ сторону и побѣжалъ шибче. Но сидѣвшій въ дрожкахъ снова повторилъ: «Здравствуйте, Петръ Иванычъ!» и въ голосѣ уже не было прежней благосклонной мягкой ироніи; онъ звучалъ рѣзко, въ немъ слышалось приказаніе, — такъ что Петръ Иванычъ увидѣлъ себя въ необходимости остановиться и поспѣшно понесъ руку къ головѣ, но убѣдившись въ невозможности снятъ съ нея что-нибудь, ибо на ней не было даже парика, — принужденъ былъ ограничиться поклономъ.

Завидѣвъ бѣжавшую встрѣчу ему странную фигуру, господинъ въ пальто разсмѣялся, а потомъ началъ пристально взглядываться въ нее, и вдругъ на лицѣ его выразилось глубокое изумленіе.

Поклонъ былъ такой, какіе сви дѣтельствуются только начальникамъ, изъ чего и можно съ достовѣрностію заключить, что господинъ въ пальто былъ его начальникъ. — Что это вы… въ такую пору… въ такомъ видѣ… танцуете?… — Танцую — могъ только проговорить дрожащимъ голосомъ дрожащій Петръ Иванычъ, непривыкшій съ дѣтскихъ лѣтъ противорѣчить старшимъ…

Опомнившись, онъ ничего не слыхалъ уже, кромѣ стука удалявшихся дрожекъ, и веселаго заливнаго хохотанья, отъ котораго морозъ пробѣжалъ у него по жиламъ…