Ренита Де Сильва - Под небом Индии

Именно тогда ее злость и ненависть превратились в решимость. Вместо того чтобы кричать от боли и возмущения, Мэри лежала не произнося ни звука. Закрыв глаза и притворяясь спящей, она строила планы. А перед рассветом, когда служанки, сторожившие ее комнату, уснули, она, собрав свои вещи и оставленные вместо ребенка в ее кровати деньги, покинула приют.

Озеро мерцало во тьме. Сиявший огнями дворец отражался в шепчущей воде – огромное, насмехающееся над ней водяное чудовище.

Сад, о котором Мэри заботилась и который любила, растения, за которыми она ухаживала, махали ей на прощание.

Женщина сердито вытерла слезы. Сейчас не время горевать.

Столько ошибок! Столько неверных решений! Но больше этому не бывать.

Пришло время действовать.

До королевского дворца Мэри дошла пешком. Это заняло у нее целый день, но она сделала это – должна была сделать. Там был ее ребенок. Больше никаких успокоительных. Никакого бесцельного лежания в постели. Мэри вернет своего сына. Сите не сойдет с рук то, что она сделала.

По дороге в город Мэри видела крестьян. Некоторые из них жили в хижинах из грязи, другие – под навесами из веток и дырявых сари. Впалые глаза и животы… Сидя в пыли, на нее с любопытством смотрели костлявые дети.

Мэри была в отчаянии, но не осталась без средств к существованию. Она страдала, но в мире были и более тяжкие страдания, пусть в тот момент ей так не казалось.

Приближаясь к городку, она заметила признаки того, что жители готовятся к празднику, как в день процессии, когда она впервые увидела королеву. Но этот праздник был еще более пышным. Флаги и воздушные шары. Приветственные знамена, развевающиеся на ветру. Вереницы роскошных карет и еще более роскошных автомобилей, съезжавшихся к дворцу по холму. Сановники, собиравшиеся на церемонию наречения ребенка, который уже был наречен. Ребенка, которого Сита у нее украла.

И вот Мэри стояла у ворот, в нескольких шагах от своего сына. Дворцовая территория превратилась в подобие ярмарочной площади. Звуки музыки и торжественная атмосфера. Столпившиеся люди пили, ели и смеялись. Обезьяны беззаботно перекликались, не забывая, впрочем, высматривать еду, которую можно было бы украсть. Особо важных гостей провожали внутрь.

– Я думала, на праздник приглашены все, – сказала Мэри привратникам.

– Это так, мемсахиб. Но у вас должно быть приглашение от короля. Оно было отправлено в каждый городской дом. Где ваше?

Привратники были не злыми, лишь грубоватыми. Они просто выполняли свою работу.

– У вас есть дети? – спросила Мэри.

Привратники вздрогнули. Тот, что постарше, ответил:

– Да. Двое.

Она посмотрела прямо на него:

– Тогда, как отец, вы меня поймете. Прошу вас! У королевы мой ребенок. Я хочу увидеть его, всего один раз.

Сита увидела в его глазах жалость и отвращение. Они считали ее безумной.

– Мемсахиб, зачем королеве ваш ребенок?

– Потому что сама она неспособна родить!

– Осторожней, мемсахиб. Такие обвинения равносильны государственной измене.

Привратник помоложе открыл ворота, чтобы впустить богато украшенную карету. Мэри попыталась проскользнуть следом за ней, но привратники оказались проворнее и загородили ей проход. Мэри успела разглядеть накрашенное лицо, увешанные драгоценностями руки и шею.

– Прошу вас! – взмолилась она, но карета уже отъехала.

Мэри ждала, изнемогая от жары. Молоко текло из ее груди, пропитывая платье. После долгой дороги все ее тело было покрыто пылью. Мэри изнывала от тоски и, несмотря на то что у нее были изранены ноги, готова была воспользоваться любой возможностью, чтобы проникнуть внутрь. Но привратники внимательно следили за ней, поэтому она села снаружи и, поставив рядом сумку, стала наблюдать за прибывающими и уходящими людьми, ощущая во рту вкус отчаяния, пыли и горя. Мэри чувствовала ароматы праздника – духо́в и восторга, копченого мяса и сладкой ваты, сиропа и специй. Из дворца доносилась музыка.

Мэри просидела так до наступления темноты; не впустивших ее привратников сменили новые, следившие за ней столь же пристально.

– Прошу вас, – вновь взмолилась она, – впустите меня!

Привратники не обращали внимания на ее слова.

Мэри проснулась среди ночи. Она лежала на каменистой земле. Дворец окутывало золотое сияние. Где-то там был ее сын, о котором заботились посторонние люди, в то время как молоко из груди Мэри стекало на твердую холодную землю.

Сита

Забыть. 1937 год

Сите сказали, что Мэри кричала: «Верните моего сына!»

Она стояла у ворот с утра до вечера. Лиф ее платья был пропитан молоком, юбка изорвана, волосы растрепаны, а по лицу текли слезы.

Еще Сите сказали, что приглашенные во дворец английские сановники с бесстрастными лицами отводили взгляды, делая вид, будто не замечают спектакля, устроенного их соотечественницей.

Горожане, приходившие во дворец, чтобы принять участие в торжествах, собирались вокруг Мэри, удивленные тем, что мемсахиб пала так низко.

«Мы-то думали, что сахибы и мемсахиб не устраивают сцен, – шептались они. – Они не плачут даже на похоронах, лишь стоят столбом. У них даже губы не дрожат!»

«Но эта женщина – другая. Я могу понять ее горе. И сочувствую ее безумию. Когда у моего малыша жар не спадал два дня, я чуть с ума не сошла».

Сите говорили, что горожане таращились на Мэри, пока доносившиеся с территории дворца звуки – счастливый детский визг, крики лоточников – и запах жареной еды и сладостей не становились слишком соблазнительными; тогда люди входили в ворота.

Мэри пыталась последовать за ними.

«Прошу вас! – молила она, хватая их за руки. – Возьмите меня с собой. Я просто хочу увидеть своего ребенка».

Тогда в дело вмешивались привратники. Один из них провожал смущенную, полную сочувствия семью внутрь, а другой загораживал Мэри путь.

Сита попросила служанку сообщать ей обо всем, что делает Мэри. Необходимо знать о каждом ее шаге, чтобы понимать, какую угрозу она представляет.

Поняв, что никто не воспринимает Мэри всерьез – ни ее соотечественники-англичане (Сита проследила, чтобы слухи о ее прошлом распространились: никто не станет общаться с опозоренной, разведенной женщиной, сошедшей с ума от горя), ни горожане, ни индийские сановники, – королева решила запереть ее в дальнем уголке своего сознания, там же, где она хранила чувство вины и угрызения совести, которые испытывала, видя, как ее муж воркует с мальчиком, которого считает своим сыном.

Джайдип сразу же вжился в роль отца. Он нянчился с ребенком и все время разговаривал с ним, к огромному удовольствию многочисленных ай.

– Этот малыш идеален, – сказал Джайдип, протягивая Сите ребенка. – Просто твоя копия.