Ренита Де Сильва - Под небом Индии

– Вот, – сказал привратник, ставя перед ней упму [33] Традиционная для индийской кухни разновидность манной каши. и чай.

– Мэри! – услышала она голос.

Чувствуя возбуждение и надежду, Мэри подняла взгляд. Возможно ли?..

Однако голос донесся не из дворца, а из остановившейся рядом с ней кареты. Это была сестра Кэтрин.

Монахиня обняла ее, и Мэри всхлипнула.

– Мы только что обо всем узнали. Сестрам из приюта понадобилось несколько дней, чтобы сообщить нам об этом, а нам самим – еще несколько дней на то, чтобы найти тебя.

– Королева забрала моего сына.

В глазах сестры Кэтрин не было недоверия и жалости, лишь сочувствие и любовь.

– Возвращайся в школу. Твоя комната ждет тебя.

– Но я… я думала, что моя работа…

Сестра Кэтрин покраснела.

И тогда Мэри поняла. Они, как и монахини в приюте, считали, что ее сына украла служанка и его уже не вернуть.

Они не верили ей. Никто не верил. Мэри беспомощно осела на землю.

– Дети… – начала сестра Кэтрин.

Мэри с надеждой посмотрела на нее.

– Мой сын?

Сестра Кэтрин покраснела еще сильнее.

– Девочки, которых ты учила, скучают по тебе. Они ждут, с надеждой всматриваясь в каждую посетительницу.

«Ждут, как все это время ждала я, – подумала Мэри. – Ждала пять дней, но так и не увидела своего сына».

– Я никуда не уйду без своего ребенка.

– Мэри…

– Я не могу его покинуть.

– Ты никого не покинешь. Ты будешь на окраине городка и, если хочешь, сможешь приходить сюда каждый вечер.

– Но мой сын…

– Мэри, если ты будешь продолжать так и дальше, то прослывешь сумасшедшей…

– Вот, значит, что обо мне говорят?

– Да. Именно поэтому мы так долго не могли тебя найти. Нам сложно было связать «безумную белую мемсахиб» с Мэри, которую мы знали.

– О.

– Упорствуя, ты никому не поможешь. И рано или поздно король примет меры.

– Этого я и хочу.

Глаза сестры Кэтрин вспыхнули.

– Ты хочешь томиться в тюрьме?

– В тюрьме должна сидеть королева Сита – за то, что украла моего ребенка.

– Тише! – взволнованно сказала сестра Кэтрин. – Нельзя так говорить.

– Вы мне верите?

– Ты мне небезразлична, Мэри. Всем нам.

Она уклонилась от ответа.

– Прошу тебя, возвращайся. Ты нужна детям.

Я нужна своему сыну. А он нужен мне.

Привратникам было жаль ее, но они не впустят ее во дворец. У меня нет плана. Во дворец мне не попасть. А мой сын сейчас в безопасности – насколько это возможно, оказавшись в руках у воровки.

Сита хочет, чтобы я уехала в Англию. Она считает, что я покорно смирюсь с тем, что она сделала, как тогда, когда она присвоила книгу «Ветер в ивах», подаренную мне на день рождения. В тот раз я не смогла ничего доказать. Как и сейчас. Я не могу жить у ворот дворца … но далеко я не уйду. Я останусь в школе и не позволю Сите забыть обо мне и о совершенном ею преступлении. Еще одна мать ее ребенка. Моего ребенка.

Я люблю тебя, сынок, и буду ждать столько, сколько понадобится.

Мэри взглянула на бутон гибискуса, этот символ надежды.

Багровый, как пронзенное сердце.

Она поблагодарила привратников и уехала с монахиней, оглядываясь на дворец, в котором остался ее новорожденный сын.

Сита

Уважение. 1937 год

Сита смотрела на мужа и на ребенка, которого он считал своим сыном и которого держал на руках так непринужденно. На лице Джайдипа читались гордость и безусловная любовь.

Мои родители никогда ко мне так не относились. Их любовь – если это вообще можно назвать любовью – всегда имела оговорки. Они стали проявлять ее лишь тогда, когда ко мне посватался принц и я стала будущей королевой.

За прошедшие дни Сите несколько раз хотелось вернуть ребенка, к которому она не могла прикасаться. У нее не было сил взглянуть на его убитую горем мать, сидевшую у ворот дворца. Но каждый раз Сита отступала, чувствуя себя еще более несвободной, чем раньше.

Я сделала это ради власти, ради уважения. Сделала потому, что хотела, чтобы мои родители продолжали восхищаться и гордиться мной. Ведь если бы они любили меня так же, как Джайдип любит ребенка, которого считает своим, так же, как его любит Мэри, они бы все равно продолжали любить меня, даже узнав, что я лгунья, мошенница, готовая на все, чтобы получить желаемое, – даже украсть ребенка у своей подруги.

Мысль о том, что причиной ее поступка стало желание сохранить призрачное одобрение родителей, наполнила Ситу отчаянием. Когда-то она бросала им вызов ради того, чтобы привлечь их внимание. Но теперь Сита научилась дипломатии, которую так ценила ее мать; научилась лгать, не краснея, похищать детей у других женщин и с улыбкой на лице выдавать их за своих.

«Единственная по-настоящему ценная вещь, которая у меня была, – подумала она, глядя, как Джайдип, уже не пытавшийся убедить ее взять ребенка на руки, передает его одной из ай и выходит, даже не прикоснувшись к Сите, – это любовь моего мужа, но теперь я, желая сохранить свой королевский статус и эфемерные любовь и одобрение своих родителей, теряю и ее».

Сита опустилась на кровать и закрыла глаза. Она ужасно устала.

– Махарани, следует ли мне… – начала служанка.

– Уходи! – закричала Сита с такой яростью, что служанка отпрянула, а лежавший в колыбели в другом конце комнаты ребенок (которого она похитила и который привязывал ее ко всему этому) заплакал.

Мэри

Любовь. 1937–1938 годы

– С возвращением! – воскликнули дети в школе. – Мы скучали по вашим историям и играм, в которые вы с нами играли.

Монахини окружили Мэри теплом; они, как всегда, были добры и пытались ее утешить.

Работа в школе помогала Мэри сдерживать тоску по сыну, но по ночам женщина задыхалась, выдумывая все более и более сложные планы, которые позволили бы ей проникнуть во дворец и вернуть сына. По утрам ее подушка была мокрой от слез. Не выспавшаяся, убитая горем, измученная Мэри вставала на нетвердые ноги. Мысль о еще одном дне без сына казалась ей невыносимой. Но затем она думала: «Он жив. И находится неподалеку. Я должна быть сильной. Ради него я должна держаться, чтобы быть готовой, когда представится возможность вернуть его».

В каждом ребенке, которого учила Мэри, она видела своего малыша. Она делилась с детьми любовью, которую хранила для своего сына, заботилась о них, поскольку не могла заботиться о нем.

Со временем благодаря любви монахинь и детей душевная рана Мэри хоть и не зажила, но зарубцевалась.

Мэри отправила множество писем индийским и даже английским юристам, но никто не хотел браться за это дело. Ей просто не верили.

Она обратилась к британскому резиденту с просьбой об аудиенции. Он ей не ответил. Мэри написала ему о том, как с ней поступили. Ответа все так же не было. Она отправилась в главный город региона и побывала там в судах и адвокатских конторах, посетила даже британского резидента, но никто не хотел ее слушать. А даже если кто-то и удостаивал ее вниманием, Мэри переставали слушать, стоило ей перейти к рассказу о том, как королева, пригласив ее во дворец, потребовала у нее ребенка.