Сергей Докучаев - Глиняный сосуд

— Так ты мне не рассказал про отца, — донесся хриплый голос старухи. — Как он? Что с ним? Жив или мертв? Хотя, о чем я? Конечно, мертв. Времени-то сколько прошло.

— Мне нечего про него сказать. Я не знаю отца.

— Не слышу, что ты говоришь? Иди, помоги воды налить.

Он встал и направился на кухню. Пришлось снова напрячь зрение, чтобы отделить силуэт жука от муравейника. Они взяли большое ведро и доверху наполнили кастрюлю мутной водой.

— Эх, перелили. Ну, ничего. Ставь ведро.

Екатерина Валерьевна слила лишнее прямо на пол и вновь зажгла примус от спички. Покачала насос. Открыла вентиль подачи топлива. Пламя осветило полумрак.

— Так что ты там бормотал себе под нос? Думаешь, у меня слух, как у девочки?

— Говорю, что мне нечего сказать. Я не знаю отца и никогда не видел. На сопроводительной бумаге было только имя и отчество.

Бабка повернулась лицом к гостю.

— Вот как. Ну, фамилия твоя настоящая — Еременко.

— Еременко, — пробуя на вкус каждую букву, проговорил он. — Фамилия Иванов мне больше нравится. А Вы давно с ним развелись? Может быть, Вы — моя мама?

— Нет, сынок, к сожалению, не я. Мы развелись давно, и детей у нас с ним не было. Знаешь, сейчас кофе доварится, сядем и почитаем дневник. Может, станет яснее.

— Кстати, раз теперь известна фамилия, можно попробовать узнать о его судьбе.

— Разыскать получится только информацию по нему. Самого его уже нет в живых. В этом я уверенна.

— Вы его еще любите?

— Кого? — спросила старуха испуганно.

— Моего отца.

— Бери кастрюлю, и пойдем в зал — приказала она.

— Люблю ли его я? Все равно что сказать: «У меня рак».

Они уселись за стол и налили каждый себе горячего напитка. Екатерина Валерьевна поискала окурок побольше, и, раскурив сырой табак, открыла потрепанную линованную тетрадь.

— Знаешь, я и сама несколько раз думала начать поиски, а потом закрутилась, забегалась, будто и не было никакого Максима. Но, однажды, когда уже многое сама пережила, просыпаюсь ночью с испариной на лбу и спрашиваю себя, а вспомнил ли он обо мне в последние минуты жизни? Простил ли он меня? Мне стало так страшно.

— И Вы никогда с ним больше не виделись?

Старуха повернулась в сторону угла, поросшего паутиной. Было в ее повороте головы нечто странное и загадочное. Уже не от мира сего. По крайней мере, так показалось Павлу.

— Только если во сне, — ответила бабка, продолжая буравить угол. — Мне часто снится сон, где я еду в машине на заднем сидении. Рядом сидит молодой человек с работы, с которым я встречалась после развода. За рулем шофер, лица, понятно не видно, но я точно знаю, что это Максим. Окликаю водителя, дергаю за плечо, но он не поворачивается. Тогда силой пытаюсь повернуть голову, но та на ощупь словно глиняная. Я начинаю истошно кричать. Голова водителя трескается и сон обрывается.

— Ладно. Готов слушать?

— Угу, — поднеся чашку ко рту, ответил помощник.

Мой второй дневник (два раза подчеркнуто зеленой ручкой)

Запись №1. Ну вот, мне двадцать два года. Интересно, сколько еще впереди? Я вновь решила начать писать дневник. Второй по счету. После расставания с Антоном, первую тетрадь сожгла в мангале, листочек за листочком, потом аккуратно собрала весь пепел лопаткой и закопала недалеко от озера, где мы впервые поцеловались. Жаль, конечно, что все так закончилось. Хотя, к этому и шло. У нас было много недоброжелателей. Я приревновала, он тоже. Вот и конец.

Зачем начала писать новый дневник. Не знаю, но, наверное, так проще жить. У тебя как бы появляется друг, который никогда не предаст и не обманет. Только он будет знать все твои сокровенные тайны. В моей жизни произошли изменения. Я устроилась на работу и скоро, наконец, стану дипломированным специалистом. Хорошие перспективы (абзац, зачеркнут несколько раз наискосок).

Запись №2. Познакомилась тут недавно с парнем, по совету мамы. Живет в одном доме со мной. Никогда его не видела раньше, если честно. Вспоминаю поцелуи и объятия ночью в подъезде с Антоном. Нужно что-то с этим делать.

Запись №3. Ужас! Зачем я только пошла с ним?! Это самое ужасное свидание в моей жизни! Каждое слово из него приходиться тянуть. Не удивлюсь, если он еще девственник. Мама, ты не умеешь выбирать женихов.

Запись №4. (Зачеркнуто несколько раз наискосок).

Запись №5. Я не отвечаю на его сообщения. Все пытается извиниться. Что же мне так не везет на парней?

Запись №6. Скучно сидеть дома. Все-таки решила сходить с ним куда-нибудь. Как он раздражает своей нерешительностью. Ужас.

Запись №7. Нет, я больше не знаю этого Максима Еременко. Если из меня когда-нибудь будет сыпаться песок, то он будет последним, о ком я вспомню.

Екатерина Валерьевна отложила тетрадь в сторону и отрешенно уставилась на входную дверь. Павел почесал затылок и спросил:

— Это про отца, если я правильно понимаю?

Она молча кивнула.

— Кто бы мог подумать. Последний человек, о ком вспомню…

— Судя по дневнику, Вы были не очень хорошего мнения о моем отце.

— Эй, молодая Катенька, слышишь меня? — не обращая внимания на вопрос Павла, спросила старуха. — Чего ты добилась? Куда ты отвернулась? Стыдно, понимаю. Так вот, послушай. Я сделаю все, чтобы найти его и извиниться. Нужно будет, перед костями встану на колени. Если у тебя не хватило сил сказать ему то, что должна была, то это сделаю я. Найду как-нибудь силы. Мне Павел поможет. Ты спрашиваешь кто такой Павел? Ах, да, ты же еще не знаешь. Это сын Максима, дорогая моя. Сын, но не твой.

4.

Катя готовится отправиться в город.

Семен Иванович положил несколько сухих поленьев в печь, подравнял угли кочергой и закрыл чугунную дверцу. Проверил юшку и пошел к столу. Попытался вновь вникнуть в смысл рассказа Чехова «Пари», но льющиеся с потолка ручьи и снующие туда-сюда по телу клопы мешали сосредоточиться.

— Все-таки, нужно было по лету помыть окно, — оторвавшись от пожелтевшей книги, пробубнил старик.

Он отпил из отцовской алюминиевой кружки травяного чая и поморщился.

— Остыл…

Катая между пальцами окурок, он поднес к уху коробок. Потряс. Достал последнюю спичку и, чиркнув ею о стену, закурил. Желтый дым вышел из легких вместе с начавшимся кашлем. Пришлось встать, надеть на впалые плечи латаную фуфайку, и с зажженным остатком сигареты в уголке рта, выйти на улицу. Туман был настолько густой, что соседский особняк существовал лишь в памяти. Семен Иванович уже собирался идти ложиться спать, как увидел черный дым из печной трубы соседского дома.

— Что это она, на ночь, глядя, решила топить? Замерзла, поди, помещица недобитая.

Он выкинул бычок в массивные заросли крапивы, сплюнул желтую слюну и вернулся в дом, плотно закрыв дверь. Как был в фуфайке, так и лег на скрипучую кровать. Посмотрел на выцветшую фотографию покойной сестры, совсем еще юной, улыбающейся. Потом закашлял, повернулся на бок, поджал ноги и заснул.