Сергей Докучаев - Глиняный сосуд

По мере очищения души, по мере того, как новый человек в тебе будет заменять ветхого человека, начни молиться за сестру, чтобы Господь облегчил ее страдания. Не слушай никого, кто запрещает это делать. Мать какого ребенка больше любит? Самого больного, самого слабого, а Бог есть любовь.

Семен махнул рукой, отошел метров на десять, остановился, повернулся и крикнул:

— Канистру с бензином возле молоковозов заберите.

— Спасибо, Семен, — сказал священник и перекрестил его.

Парень вновь махнул рукой и трусцой пошел по тропе.

Отец Михаил ехал на старенькой белой «Ниве» по дороге в сторону дома деда Толи, как уже издали приметил пыльный столб, поднимающийся вверх. «Нива» съехала на обочину.

Глядя в зеркало заднего вида, батюшка перекрестил красный автомобиль, и, включив первую передачу, не спеша, объезжая рытвины и ямы, поехал дальше.

Миновав храм, «Опель» начал захлебываться и, не доехав всего нескольких метров до мельницы, окончательно остановился, будто кит, испуская пар из-под капота. Матерясь, водитель вылез из машины, швырнул окурок в горелую траву, открыл капот и начал разгонять пар.

— Слушай, Кость, почему я не удивлена? Вечно с тобой что-то случается. Что за день сегодня? Ну, куда ты уставился?

— Мам, может хватит кричать? — зевая, сказала Катька, приоткрыв один глаз. — Меня что-то разморило.

В окно залетела муха. Она стала нарезать круги в салоне машины, пока Катька не отправила ее взмахом ладони обратно.

— Прикрой окна, дорогая, а то, кажется, скоро дождь начнется, — сказал муж, наблюдая за черным горизонтом. — Наконец-то смоет пыль.

— Какой еще дождик? На небе — ни облачка.

— Ну, выйди и посмотри, какая туча ползет.

Лида сняла солнечные очки.

— Тогда чего мы стоим, а? — крикнула она так, что с ее лица сбежали все краски.

— Сейчас немного остынет вода в радиаторе и поедем. Хотя нам, все-таки, лучше было бы остаться на похороны. У тебя кошки на душе не скребут?

— Какие еще кошки? Я с детства не выношу покойников, слезы, черные платки, причитания и холодец. Не понимаю, как людям кусок в горло может лезть? Потом, после моря, приедем на сорок дней.

— Жеваная копировальная бумага, а не небо.

Семен усердно выкидывал комья мокрой глины, не обращая внимания на ливень. Он попытался думать о разговоре со священником, но в голове ворочались мысли, тяжелые, словно набухшие от воды бревна. Наконец он сдался, и на память прочел вслух любимое с детства четверостишье Александра Блока:

Похоронят, зароют глубоко,

Бедный холмик травой порастет,

И услышим: далеко, высоко

На земле где-то дождик идет.

2.

Катя и ее глиняный сосуд.

Семен Иванович немного постоял, опершись на самодельную ольховую трость, и медленно поволочился через дорогу к соседскому трехэтажному дому. Две потрепанные временем ивы, растущие по бокам крыльца, склонились к земле и как бы с почтением встречали того, кто верой и правдой служил неживому организму всю жизнь, тому, кто видел особняк в радужные времена и теперь, на закате. Кроме него жилище давно никого не ждало и мало того, не желало видеть.

Широкие стеклопакеты больше чем на половину закрывались рольставнями, подобно опущенным векам покойника. Во время дождя грязь на рольставнях становилась влажной, потом высыхала, вследствие чего получались причудливые разводы, на которые оседала новая грязь.

Штукатурка повсеместно отваливалась, покрывалась мелкими и большими трещинами, словно морщинами на старческом лице. Трещины забивало листьями и прочим сором. Сточные трубы напоминали заросшие густыми волосами ноздри старика. Однажды, после сильного урагана, сорвало покрывшуюся ржавчиной спутниковую антенну, и, вслед за ней, куски черепицы, отчего крыша превратилась в плешивую голову.

Особняк еще во время закладки фундамента превратился в новый символ времени, затмив руины древнего храма и разрушенной усадьбы. По сути, это и был новый храм, на который приезжали посмотреть со всей округи. Его строили около пяти лет, а отделочные работы из голубой глины длились и того больше, но до логического завершения дело не дошло. Несколько раз проект менялся, менялись и архитекторы. При закладке фундамента затронули подземный родник. Пошла вода. Хозяйка отказалась переносить дом с родного участка, и строительство продолжилось.

С тех пор подвал весной заполнялся водой, а зимой, при желании, в нем можно было кататься на коньках, благо позволяла высота потолка. Когда дренажный насос окончательно вышел из строя, тухлая вода, раздутые, как грелки, жабы и плавунцы по праву заняли свое законное место. Ландшафтные дизайнеры в свое время превратили близлежащую территорию в цветущий сад, по приказу заказчика вписав в общую композицию старые дедовские яблони. Сейчас же деревья и кусты разрослись ввысь и вширь, забивая иголками и шишками всю округу. Во время все того же урагана, в одну из пораженных короедом сосен, попала молния. Вспыхнул пожар. Остов дерева повалился на сгнившие перекрытия гаража, почти в лепешку смяв давно не использовавшийся и покрытый пылью раритетный автомобиль.

Семен Иванович еще помнил день, когда состоялось торжественное заселение. Даже на Пасху народу съезжалось меньше. Хозяйка на угощения не поскупилась. Да и как можно забыть, если тебя взяли работать садовником?

— Выбор обдуманный, — хвастался перед мужиками хмельной Семен. — Во-первых, живу через дорогу, а во-вторых, меня еще шпаной знал дед Толик.

Со временем обязанностей у Семена становилось все больше и больше, к косьбе травы и подрезанию сучков добавилось колка дров и розжиг камина, чистка фонтана, профилактика дренажного насоса в подвале, подметание гранитных дорожек, замена лампочек, если их разбивал болезненный ребенок выстрелом из рогатки, мытье машины. С понедельника по субботу садовник ночевал в чулане, а в единственный выходной — воскресение, ходил по селу, собирая сплетни, или с лопатой в руках делал обход кладбища. Лишь вечером выходного дня он, наконец, запирался у себя в избе, и при мерцающем свете лампы, подаренной хозяйкой, читал.

Часть книг досталась от покойной младшей сестры, часть — от отца. В основном, труды по земледелию и агрономии. Книги лежали везде: на грубых самодельных дубовых полках, в шкафу, стопками на столе и на полу, под столом, на печи, на подоконнике. Некоторые почти новые, не засиженные мухами, а большинство, конечно, с отслоившимися переплетами, обгорелыми страницами и покрытые пылью.

Семен Иванович сел на ступени некогда помпезного крыльца, положил трость и достал из пачки сигарету. Скрипнул засов. Черная массивная дверь наполовину отворилась. Понесло плесенью. Из двери по частям начал показываться человек: сначала трость, потом сморщенная рука, нога, и, наконец, голова. Он огляделся, и только после того, как удостоверился, что никого поблизости, кроме старика, нет, выполз полностью, прикрыв за собою дверь. Человек, не спеша, как черепаха, подполз и примостился рядом. Со стороны это напоминало две статуи в Летнем саду, одетые в фуфайки.