Сергей Докучаев - Глиняный сосуд

Но старик уже не отвечал, скрывшись в темноте. Были слышны только его шаркающие шаги. Потом что-то со звоном упало: то ли ковш, то ли кастрюля. Дед ворчал, сопел, кряхтел, кашлял, словно небольшой работающий завод.

— Семен, поторопись! — крикнула бабка что было мочи. — Вечно тебя подгонять нужно.

— Вот все, что есть, — показавшись из темноты, сказал он. — Мороженый минтай, пачка вафель, дождевик, немного монет.

Старуха непонимающими глазами посмотрела на холщевую сумку, из которой торчал рыбий хвост, потом на старика, и негодующе сказала:

— Ты смеешься? Какой еще мороженый минтай?! Я где, по-твоему, буду его жарить? А денег что, больше нет? Тут даже на проезд не хватит.

— Все, что есть, — подняв и опустив плечи, извинился он сквозь седую бороду. — А минтай хороший. До города не растает. Там можно сварить его или обменять. Сейчас такого хорошего минтая не сыщешь.

— Ладно, давай что есть. Это… Посмотри за домом. Тебе же не привыкать за ним смотреть? Я ненадолго. Туда и обратно.

— Хорошо, присмотрю. А зачем Вам в город?

— По делу, — сказала она, поправляя за спиной рюкзак, и немного подумав, добавила:

— Это, Семен, спасибо тебе за службу. Кто знает, может быть, последний раз видимся. Ты прости меня, если я как-то была груба или несправедлива к тебе.

— Да ну, что Вы такое говорите, Екатерина Валерьевна?

— То и говорю, — буркнула она и поползла обратно на дорогу.

— Екатерина Валерьевна, подождите, я сейчас, — сказал старик и скрылся в доме.

Но когда он вернулся, держа в руках несколько самокруток, старухи уже не было, только в тумане где-то был слышен кашель.

— Ну и погодка, — просипел старик. — Даже курить не хочется. И льет, и льет. Давно такого дождя не было.

Он прихлопнул рукой одного большого комара. Взял его за крыло и поднес к лицу, чтобы лучше рассмотреть.

— Эка, что за невидаль? Откуда только вы такие взялись? Сроду в этих местах не было таких больших желтых комаров. Ну что ты, бедняга, смотришь на меня? Не того ты выбрал. У меня и крови-то нет.

Комар по дуге отправился в лужу, а старик встал со ступенек, посмотрел на мрачный, кажется окончательно опустевший дом, и зашел обратно в сенцы.

6.

Катя не узнает город. Хуже того, он ей совсем не нравится.

…

— Павлуша, не нравится мне этот нынешний город. Я его совсем не узнаю. Дома какие-то глиносоломенные. Посмотри, у них даже окон и дверей нет.

Фуфайка, дождевик, сапоги — вся тяжелая одежда была давно сброшена за ненадобностью по дороге.

— Есть хочется, — поглаживая пухлый живот, простонал Павлуша. — Может, уже поедим?

— Ну, грызи минтай! Что я тебе, не даю что ли? — поправляя клетчатую юбку, протараторила бабка.

— Сырой минтай грызть?

— Ничего другого нет.

…

Толпа местных загудела. Застучала копьями о высохшую землю. Все стали показывать на полноватого человека с бородой.

— Вот чудак, — проговорила Екатерина Валерьевна и скинула с плеча рюкзак.

Человек держал зажженный фонарь в вытянутой руке и, повторяя, выкрикивал по-русски: «Ищу человека»!

Толпа в ответ закричала на непонятном языке, засвистела, замахала руками, а некоторые даже стали бросать в бородача камни.

— Павлуша, ты понимаешь, что они кричат?

Павлуша отрицательно скривил губы и развел руками. Старуха ослабила лямки рюкзака и, покопавшись внутри, достала кулек. Развернула. Открыла записную книжку.

— Вот. Улица такая-то, дом такой-то. Теперь вспомнила. И где же тут у них метро? Ничего не узнать.

Она подняла голову и увидела на крыше молодого смуглого парня в рваных лохмотьях, чем-то отдаленно напоминающих тунику или тогу. Он посмотрел на нее сверху вниз и оскалил рот. Потом что-то сказал на непонятном языке и кинул ей под ноги кирпич-саман.

— Мне бы до метро дойти, молодой человек.

Абориген вновь что-то сказал, только теперь громче, и кинул на землю второй кирпич.

— Мне не нужен кирпич. Мне метро нужно. Поезд такой, под землей по рельсам ездит.

Катя попыталась жестами объяснить, что такое поезд. Потом начертила пальцем на земле шпалы и рельсы. Абориген с интересом смотрел на рисунок (зрение у него, было видно, орлиное), одобрил, но в ответ лишь кинул под ноги третий кирпич.

— Ты что, больной? — огрызнулась Катя. — Русским языком говорю, не нужны мне кирпичи.

Человек, явно ругаясь, ушел по крыше. Между домами были некоторые открытые места. Видимо, они служили свалкой для мусора из кухонь. Валялись пищевые и растительные отходы, разбитая посуда, человеческие фекалии.

— Знаешь, Павлуша, а мне только сейчас пришла в голову мысль, что я не вижу ни машин, снующих туда-сюда, ни автобусов. Тебе это не кажется странным? Куда все делось?

— Не могу знать, Екатерина Валерьевна.

— Хоть бы одно дерево найти.

— Да, с зеленью у них явно дефицит.

Она села, облокотившись спиной к дому, к которому примыкала лестница.

— Странно все. Ни номеров, ни названий улиц. Как они теперь ориентируются в городе?

…

Кто-то поднял лестницу наверх и кинул кочерыжку

— Вот злодеи, — засыпая, пробубнила Катя.

Она огляделась по сторонам.

— Ладно, метро мы сегодня точно не найдем, если оно вообще тут есть. Придется снова идти пешком по жаре.

Они направились вдоль гряды серых грязных домов без окон и дверей, поворачивая головы то вправо, то влево.

— Нет, Павлуша, это что угодно, но не Москва.

Мимо прошла молодая женщина. Кожа, как и у большинства людей, была смуглой и сухой.

— Прости, дочка, не скажешь, как нам добраться до улицы Заводской, дом семнадцать, корпус два?

Девушка остановилась и негодующе уперла руки в толстые бедра. Потом стала ругаться на незнакомом языке и эмоционально жестикулировать руками.

— Что за люди здесь живут? Кого не спроси, никто ничего не знает, да еще обругать норовят.

Они постарались быстрее уйти от женщины, но даже пройдя несколько похожих друг на друга, как две капли воды, жилищ, они все еще слышали ее недовольный голос. Держа друг друга под руку, Катя и Павлуша протискивались сквозь узкие проходы между домами и везде на них сверху лились то помои, то падала кожура. На одном из пустырей за городом они случайно наткнулись на пятерых людей. Трое мужчин с длинными бородами стояли рядом, четвертый сидел в пепле и навозе, черепком отскребая струпья со своего тела. Пятый же находился чуть поодаль от остальных. Мужчины поочередно что-то говорили сидящему человеку, но тот непреклонно и укоризненно отвечал им. Потом и пятый вступил в диспут, разговаривая с сидящим человеком на повышенных тонах. Наконец, прокаженный возвел исхудавшие от болезни руки к небу, что-то громко воскликнул и стих.

Те, кто был рядом, смолкли. Катя и Павлуша переглянулись. Сидевший в струпьях человек вновь воздел руки к небу и еще громче вскрикнул. Горячий ветер стал набирать силу, поднимая с дороги песок, огрызки, черепки и камни. Раздался гром, хотя на небе не было ни облачка.