Татьяна Василевская - Если бы

— Кукушонок. — Окликнул Сергей. Никакого ответа. — Леха!

Сергей потянул за ручку. Дверь туалета распахнулась. Внутри никого не было.

— Кукушонок! — крикнул Сергей. Но, даже если, тот и был где то рядом, то, навряд-ли, услышал бы крик, ветер заглушал звук голоса на расстоянии уже нескольких метров.

— Вставайте. — сказал Сергей, включая в вагончике свет. — Кукушонок пропал. На улице метель. Надо идти искать.

Все начали быстро одеваться. В метель можно заблудиться в нескольких десятках метров от лагеря и замерзнуть насмерть. Нужно было как можно быстрее найти мальчишку.

— Идиот! Еще и водку выжрал! — со злость сказал Паша. — Надо быть таким дураком. Ведь замерзнет же, уснет где-нибудь и не найдешь.

— Заткнись! — сказал Генка. — Не каркай.

Взяли фонари, пошли искать. Разбудили тех кто спал в других вагончиках. Два часа обыскивали лагерь вдоль и поперек. Эрчим надел лыжи и поехал искать вокруг. Далеко уйти от лагеря Кукушонок не мог, но, если даже отошел метров на 50—70, найти его в такую погоду было очень мало шансов. Все чувствовали себя подавленно. С каждой минутой шансы на успешные поиски уменьшались. К концу третьего часа поисков, когда уже пропала почти всякая надежда найти мальчишку живым, Сергей решил еще раз осмотреть ангар, просто так, там уже искали до этого, просто, что бы что то делать, что бы не прекращать поиски, не сдаваться. Сергей обошел ангар, освещая каждый уголок фонарем. И, уже от безысходности, поднялся на ступеньку одного из вездеходов и, распахнув дверцу, посветил внутрь. На полу, привалившись к сидению сидела скрюченная фигурка. Сергей запрыгнул внутрь и потряс спящего за плечи. Кукушонок что то промычал. «Живой!» — с облегчением подумал Сергей. Взвалив Кукушонка на плечи, он начал выбираться из машины. На полпути от ангара к лагерю его заметили. Подбежали, подхватили Кукушонка. Кто-то побежал искать остальных, что бы сообщить, что поиски закончились благополучно.

— Серег, ты шапку-то где потерял? Уши небось отморозил. — крикнул Игорь Ильин, пытаясь перекрыть шум ветра.

— Я не заметил. — просипел Сергей севшим голосом.

— Пошли скорее, тебя растереть надо.

Кукушонка раздели и растерли водкой. Сергея Николаич тоже велел растереть. Эрчим намазал Сергею уши, начинавшие отходить от мороза и болеть, какой-то целебной мазью из трав.

— Одно ухо, Сергей, ты себе сильно отморозил. Отвалится не отвалится, но след останется на всю жизнь. — сообщил якут.

— Ну все, потребую у Кукушонка одно здоровое ухо, это же из за него я красоты лишился. — Сказал Сергей.

— Я могу у него пойти прямо сейчас, пока он спит, оба отрезать. Что бы одинаковые были. — Сказал Паша, который ужасно переживал пока шли поиски, а сейчас уже начал успокаиваться, и, на смену тревоге, пришла злость на глупого мальчишку, едва не погубившего себя по собственной глупости.

— Повезло Кукушонку, что Серега чего другое не отморозил. — заржал Генка.

Николаич поставил на стол еще две бутылки. Для согрева.

— Надеюсь, никто в вездеход ночевать больше не отправится? — строго спросил он. Руки у Николаича едва заметно дрожали, он боялся, что живым Кукшонка они уже не увидят.

На следующий день Николаич велел Кукушонку зайти к нему для воспитательной беседы. Ребята подшучивали, отпускали шуточки по поводу умело скрываемого пристрастия к спиртному, но зла никто не держал. Все радовались, что обошлось без непоправимой беды. В молодости, все чудили, каждый мог вспомнить какую-нибудь историю про себя. Слава богу, все хорошо закончилось и ладно.

Тихий, чувствующий себя ужасно виноватым, Кукушонок, тенью слонялся все утро по лагерю, а после распоряжения начальства, понуро поплелся к вагончику Николаича. Генка не выдержал и пошел посмотреть в окошко, как будет проходить воспитательный процесс. Подкравшись к домику он аккуратно заглянул в окно, но, к его разочарованию, шторка с обратной стороны была плотно задернута. Остальным тоже стало любопытно. В конце концов вся бригада собралась у вагончика Николаича. Увидеть ничего было нельзя, зато звуковое сопровождение было самое, что ни на есть интересное. К утру снегопад прекратился, ветер утих и погода стояла, хоть и морозная но солнечная и тихая. Вся бригада, посмеиваясь вслушивалась в доносившиеся из вагончика выкрики Кукушонка:

— Ой, ай! Я больше не буду!

Эти жалобные вопли сопровождались топотом ног, грохотом и периодическими возгласами самого Николаича:

— Я тебе покажу, паразит ты этакий! Я тебя отучу людей до смерти пугать. Сопляк ты мерзопакостный!

— Не прибьет он там его? — несколько встревоженно спросил Генка.

— Да не, поучит немного ремнем и отпустит. — спокойно сказал Саня Белов. — В прошлом году, летом, был у нас здесь пацан, чуть постарше Кукушонка. Хотел радиограмму в Москву отправить. Девушку с днем рождения поздравить. Все лампы попалил в радиопередатчике. Так его Николаич так воспитал, что он дня три ойкал когда садился. Даже ел стоя.

В этот момент дверь вагончика распахнулась, и из нее вылетел, и не удержавшись на ногах скатился, по железным ступенькам вниз, раскрасневшийся, взъерошенный Кукушонок. Застегивая на ходу куртку, он опрометью бросился к своему вагончику.

— Я тебе покажу паршивец! — погрозил ему вслед Николаич. Заметив собравшихся зрителей, он грозно рыкнул. — Чего тут за делегация собралась? Еще с кем побеседовать? Давай, милости просим, щас каждому расскажу, что к чему. Ржут они стоят, обрадовались!

— Ой! — кряхтел в вагончике Кукушонок, забившись в угол с кружкой чая. — Я думал Николаич меня прибьет. Рука тяжелая, ужас.

— Ничего. Николаич он педагог опытный! Знаешь сколько он тут народа воспитал, и никто не помер! — засмеялся Паша.

Вечером, когда Кукушонок полез к себе наверх, Генка спросил:

— Кукушонок! А ты куда?

Тот с удивлением посмотрев на Генку и, не зная какой еще каверзы ждать, испуганно пролепетал:

— Спать.

— А мы думали ты теперь в вездеходе обоснуешься, что б с утра далеко не ходить. Встал и уже, считай, на рабочем месте.

Генка заржал, а несчастный Кукушонок, как всегда, покраснев до ушей, поскорее скрылся от насмешек товарищей на своем втором ярусе.

Соня вернулась после празднования Нового года, первого января, ближе к вечеру. Вера отсыпалась, после бессонной ночи, проведенной на улицах Москвы вместе с однокурсниками. Услышав грохот и шум, которым обычно сопровождались все Сонины манипуляции по хозяйству, Вера, заспанная, недовольная выползла на кухню, где буйствовала сестра.

— Привет. — пробурчала Вера, пытаясь открыть глаза на привычную ширину.

— Привет. — ответила Соня, как показалось Вере, странно-торжественным голосом.

Соня бестолково переставляла кастрюли и совершала какие-то бессмысленные, на Верин взгляд, действия, ничего не спрашивала у Веры и вообще вела себя как то странно. Казалось, что ее так и распирает желание, что то сказать, но по одной ей известной причине она молчит. В общем, Сонька явно была не в себе.