Татьяна Василевская - Если бы

Сергей повернул голову к Кукушонку лежавшему рядом на траве. Была суббота и они загорали на солнышке. Время от времени лениво переговариваясь.

— Кукушонок, ты чем в Москве займешься? — спросил Сергей.

— Не знаю. Работать пойду. А ты?

Сергей не хотел говорить о своих планах насчет Веры, что бы не сглазить. Вместо этого он сказал:

— Тебе учиться надо. Ты способный. В институт поступай. В этом году еще на вечерний можешь попробовать успеть поступить.

— Не знаю. Я про институт не думал. Хотя можно попробовать.— задумчиво сказал Кукушонок, даже удивляясь, почему такая мысль ни разу не приходила ему в голову. — А точно Серега, попробую. Если в этом году не поступлю, то в следующем обязательно попробую.

— Ты лучше не откладывай. — посоветовал Сергей. — Когда начинаешь назавтра и на после завтра откладывать, так может и вся жизнь пройти, и так ничего и не сделаешь. Поднажми, как в Москву приедешь. Подготовься и поступи. Захочешь, на будущий год на дневной переведешься.

Солнышко приятно пригревало лицо, плечи, грудь. Оно было совсем не горячим, а ласково-теплым. Северное лето, по Московским меркам, было прохладным 17—18 градусов. В самые теплые дни градусов 20.

Николаич с утра поехал в город. Нужно было отвезти Эрчима в аэропорт. У его сестры была свадьба. Эрчим обещал вернуться дней через пять. Так, что у них еще будет время проститься. Николаич, наверняка, привезет письма. Хоть поездка и внеплановая, но почта, наверняка, уже ждет в аэропорту. Все таки сегодня просто отличный день улыбнулся Сергей, лежа с закрытыми глазами. От безделья, и от ласковых солнечных лучей тянуло в сон.

Ближе к вечеру вернулся Николаич. Как и ожидалось он привез с собой письма. Еще с утра договорились, что вечером устроят баню, а потом устроят вечерние посиделки с водочкой и песнями под гитару. Настроение у всех было прекрасным.

Саня Белов отправился в вагончик оборудованный под баню «подготавливать процесс», как он это называл, а остальные, разобрав почту отправились по своим вагончикам.

Сергей заканчивал читать письмо от Веры, когда Зима, дочитав свое, встал и направился к двери. Сергей оторвался от чтения услышав шум. Подняв голову он увидел Пашу, потирающего плечо и ошарашенно смотрящего вслед Зиме выходящему в дверь вагончика. В следующую секунду дверь захлопнулась с такой силой, что едва не слетела с петель, а весь вагончик содрогнулся от ее удара.

Все находившиеся внутри смотрели друг на друга с недоумением.

— Чего случилось? — спросил Сергей.

— Да хрен его знает. — сказал Паша. — Налетел на меня, чуть не сшиб. Плечо до сих пор больно. Может в письме, что. С женой у них, видать не лады. Она ему вообще редко пишет. Может чего нехорошее написала. Он же вообще ничего не рассказывает, все при себе держит.

Зима, действительно, был самый неразговорчивый изо всей бригады. Работал он ловко, толково. Не отлынивал. Но дружбу ни с кем не заводил. Когда выпивали в вагончике у Николаича, все смеялись, рассказывали разные истории. Зима всегда сидел молча. Редко улыбался. Ничего не рассказывал, ничего ни у кого не спрашивал. Был сам по себе. Единственное, что знали про его личную жизнь, что он женат. Жена писала ему редко. То ли не ладилось у них, то ли так просто заведено было. Никто не знал. Да никто и не спрашивал. Не хочет человек говорить и не надо. Но сегодня, видимо, действительно, что-то произошло, потому, что Зима был сдержан во всем. Никогда никого не задирал и, в общем-то, никто не видел, что бы он злился или из себя выходил.

Ребята еще немного пообсуждали, что такое с их товарищем, а потом и думать забыли. Со всяким бывает. А в таких спокойных, кто все в себе держит, чувства долго копятся, а потом как прорвет, так за раз все и выплеснется.

Пришел Саня и пригласил всех желающих попариться. Напарились от души. Нахлестали друг друга вениками, насмеялись. Потом распаренные, благодушные, расслабленные собрались перед вагончиком Николаича, прямо на улице. Сидели долго. Выпивали, пели песни, рассказывали смешные случаи. Могучие взрывы хохота то и дело разносились над ночной тундрой, пугая зверей и птиц, обитавших поблизости. Зима внешне выглядел спокойным, видимо выпустил пар и отошел. Сидел как всегда, в сторонке, молча. На этот раз засиделись допоздна, по случаю завтрашнего выходного никто спать не торопился. Самым первым поднялся Зима и молча ушел. Никто даже и не заметил. Только Генка Рыжов, увидев как Зима отошел от общего застолья, удивился, что тот направился не в сторону их вагончика, а в противоположную, пошел за вагончик Николаича и исчез в ночной темноте. Ну и, что ж. Не маленький. Может ему прогуляться хочется, побыть одному. Генка выкинул Зиму из головы.

Когда уже полусонные вернулись к себе увидели спящего Зиму и две пустые бутылки водки, валявшиеся на полу возле его кровати.

— Вот это Зима дал! — присвистнул Генка. — Теперь понятно, зачем он к вагончику Николаича пошел. Водку спер.

— Может у него серьезное, что случилось? — обеспокоенно спросил Паша Головин.

— Ладно, сейчас его будить бесполезно. Завтра будем разбираться.- сказал Сергей. — Но что-то у него точно случилось. Сам на себя не похож.

На утро Зима встал хмурый. На вопросы, что случилось грубо ответил, что не их дело и после завтрака снова завалился спать.

Про водку Николаичу решили не говорить. Если не заметит хорошо, а заметит тогда и видно будет. Ребята снова пошли играть в футбол. Набегавшись, наигравшись, все отправились в столовую, на летний период устроенную на улице под большим брезентовым тентом. После обеда снова, как то незаметно, начались истории, анекдоты. Заварили еще чая. У Сергея закончились сигареты, и он побежал в вагончик за новой пачкой.

— Серега, у меня там в сумке конфеты остались. Принеси. — крикнул ему вдогонку сладкоежка Кукушонок. Сергей помахал рукой, принесу мол.

Взбежав по лесенке, Сергей распахнул дверь и замер на пороге. В дальнем углу вагончика, на своей кровати сидел Зима. Между его коленей было зажато охотничье ружье Николаича, дуло которого, он дрожащими руками пытался приставить себе к горлу. Гладкое дуло соскальзывало, и Зима никак не мог пристроить его как надо. В первое мгновение Сергей оцепенел. Очень медленно он сделал шаг вперед и почти шепотом сказал:

— Андрей! Зима! Опусти ружье.

Зима повернул голову в сторону Сергея, и застыл, уставясь на него безумными, налитыми кровью глазами. Только сейчас Сергей заметил рядом с ним еще одну пустую бутылку. То ли он вчера так затарился, то ли уже сегодня прихватил, когда стащил ружье.

Зима снова занялся ружьем. Сергей сделал еще один шаг вперед.

— Андрюха, не надо. Положи ружье. — все так же тихо, стараясь сохранять спокойствие, сказал он. Нужно было как-то забрать ружье, пока этот идиот себя не убил или не покалечил.