Ольга Птицева - Зрячая ночь. Сборник [СИ]

Только домой совершенно не хотелось. Хотелось брести по набережной, может, — в Нескучный сад и просидеть там на лавочке до самого утра. Потому Лера продолжала идти, с интересом поглядывая на телефон — не предложат ли еще чего-нибудь интересного?

Предложили.

«Никогда не знаешь, где отдашься во власть ритма.»

А вот тут ребята промахнулись. Уж чего-чего, а танцевать Лера ненавидела. Той самой ненавистью, что рождается в женщинах, когда еще маленькие девочки, копится всю молодость и зрелость, а потом, в самом расцвете старости, оборачивается кислотными рефлюксами и разлитием желчи.

В детстве же все должны танцевать — ходить на секции, кружиться в танце снежинок, наряжаться в белые панталончики и красную шапочку мухомора, словом, развивать грацию и чувство ритма. Ни того, ни другого в Лере не было. Ни то, ни другое не вышло развить за три года унижений и провалов в танцевальном кружке. Лера рыдала, пока властные руки мамы тащили ее к ДК, Лера рыдала, когда нежные бабушкины руки вели ее обратно. Лера всхлипывала пока руководительница танцев при всех называла ее «коровой», «слоном в посудной лавке» и «дылдой стоеросовой».

Сложно быть гибкой, плавной и ритмичной, когда старая карга, давно оставившая свои лучшие годы за прямой, как жердь спиной, надрывает глотку выставляя семиклассниц посмешищем. Мучения закончились, как только взбешенная слезами дочери мама накатала жалобу в региональное министерство. Справедливость восторжествовала, жаль только, что слезы, переполнившие чашу терпения, были не Лерины, да и мама, бросившаяся грудью на амбразуру, тоже Лериной не была. Но те обиды давно превратили в рубцы, как обычно и бывает с детской болью, почти не страшно, только натирает иногда.

Так что к танцам Лера имела личные счеты, поэтому власти ритма отдаваться не собиралась. Этот самый ритм уже вовсю гремел совсем рядом — на небольшой площадке у самой воды покачивались, кружились, оседали и взмывали к ночному небу парочки разной степени мастерства. Музыка жарких латиносов разогревала и без того душную ночь. Лера прислонилась грудью к каменному ограждению и завороженно наблюдала, как горячо, даже развратно танцуется толпе у воды. Бедра терлись о бедра, руки опускались все ниже, спины выгибались все соблазнительнее. Когда-то давно Лера видела фильм, где темноволосый паренек с острыми локтями вытанцовывал сущий огонь, настолько явственный, что чуть экран не расплавился.

До таких немыслимых высот танцующим на набережной было далеко, но если не всматриваться в каждую отдельную пару (высокие, низкие, толстоватые, плоские, обычные, ничем не примечательные, Боже мой, да как вы себя ведете в общественном месте!), а позволить глазу расслабленно блуждать по волне разгоряченного человеческого тела, то танец их становился завораживающим.

Песня сменялась песней — они были похожи, как смуглые красавцы-близнецы, Лера стояла у парапета, наслаждаясь чужой свободой и пластикой. Ей было спокойно. Внутри горело эхо елового чая, снаружи обнимала ночь, поблескивала огоньками, угощала густым жаром. Особенно хорош был один из танцующих, похожий на актера из фильма, — невысокий, черноволосый, пластичный настолько, что Лера не удивилась бы узнав, что в его поджаром, юрком теле вообще нет костей. Каждый раз, когда он менял партнершу, Лера ловила полный скорби взгляд — парень целовал ускользающую из его рук ладонь, в последний раз проводил пальцами по щеке своей дамы и ускользал прочь.

Пожилая красавица в фиолетовом костюме с искоркой; дородная тетя, перепившая вина, а потому красная, потная и смелая; маленькая девочка — на вид лет пятнадцати, а на деле, может, и тридцати, кто поймет этих вечно молодых ведьм без страха и упрека; и даже высоченная, как мужик, широкоплечая мадам в красном платье с таким разрезом, что любой желающий мог рассмотреть ее кружевные трусики, словом, каждая, кого покидал демон-искуситель, оставалась стоять, блуждая одурманенным взглядом, а потом уходила с площадки, покачиваясь на ослабевших ногах.

Да, парень был чертовски хорош. Лера следила за ним взглядом, выцепляла в толпе, вела между танцующих парочек и отдавала в лапы очередной счастливице. Он прижимал ее к себе, шептал что-то на ушко, а потом начинался танец, от которого бросало в жар даже Леру, стоявшую в стороне. Тела соприкасались, ведомый становился наградой, ведущий — тем, кто ее достоин, пальцы сцеплялись в замок — не разбить его, не разорвать, бедра делали полукруг, меняя направление движения целой планеты.

Лера чувствовала, как пылают щеки. Ей не хватало воздуха и уж точно не хватило бы жизни, чтобы решиться и выйти на площадку у самой воды. Может, когда-нибудь. Может, однажды. Но и увиденного было достаточно, чтобы понять — прозорливый Телеграмм-канал снова попал в точку, она отдалась ритму, пусть стоя на месте, но отдалась.

Песня закончилась, пары замерли и разошлись, посмеиваясь, перекидываясь шуточками, будто происходящее между ними не было чем-то личным, глубинным и горячим, как раскаленное ядро. Демон поцеловал очередную ладонь, навеки прощаясь с той, в ком выжег душу за один-единственный танец, и растворился среди других. Перед тем как навсегда исчезнуть, он обернулся и посмотрел вверх — на парапеты, с которых наблюдали за танцующими такие же трусы, как Лера. Ей показалось, что их взгляды встретились, потому дьявольскую улыбку, брошенную вскользь, она решила забрать себе. На долгую память.

Лера шла, чуть пошатываясь, как пьяная. Но в голове было пронзительно ясно. Все неразрешимые проблемы стали понятны и просты настолько, что разделились на те, которые можно решить, и те, над которыми не властен никто, разве что высокое июльское небо в бликах неспящего города. И вот их-то стоило принять как данность. Не биться лбом, нет, напротив, рассмотреть поближе, вдруг за железобетонной броней беды скрывается нежное нутро нового горизонта событий?

От таких мыслей заткнулась даже старуха-банши, подавилась воем, сглотнула тяжело, поежилась в грудине, мол, не поумнела-ли ты, девка, уж не открывать ли мне поиск новой жилплощади?

— Вполне возможно, что да, — ответила ей Лера и щелкнула по новому сообщению чата.

«Никогда не знаешь, где откроешь важное о себе самом.»

Рекомендации становились все пространнее. Что делать с такой подсказкой? Прислушиваться к чужим разговорам в толпе? Отыскать среди сотни ночных забав ту, где случайные и очень пьяные прохожие вываливают свое драгоценное мнение, как причинное место из расстегнутой ширинки? Кто хранит в себе правду о другом? Кто готов поделиться ею, более того — сказать вслух глубокой ночью, когда предметы теряют очертания, а привычные слова — смысл. Или ночи эти были созданы мирозданием как раз для таких разговоров?