Анастасия Алейникова - Колебания

Свобода между Алексеем и Лизой ничем не нарушалась; по-прежнему их связывало глубинное взаимопонимание, не требующее слов, и одинаковое отношение к миру и людям. Каждый волен был делать всё, что желал, и оба счастливы были так жить. Они виделись в выходные и изредка в будни, и вместе им было наиболее комфортно сбегать — каждому от своей реальности. Никто никого не учил, не направлял и не пытался исправить. И не задумывались они даже о том, скоро ли что-то разведет их в разные стороны и направит к чему-то новому. Время шло своим чередом, и они радовались тому, что есть, сиюминутному настоящему, незаметно понемногу срастаясь с этим, привыкая, соединяясь в своей внутренней свободе и легкости уже навсегда — и совершенно, с наивностью ребенка о том не подозревая.

Алексей занимался тем, что целыми днями, пока его мать работала, проводил время в компании Гуся, Шамана или Ведра — в различных их комбинациях, — и в свободные от веселья минуты предавался воспоминаниям и бессильным сожалениям обо всех упущенных им возможностях, которые ещё несколько лет назад предоставляла жизнь. Он мог и окончить колледж, и — при желании, приложив усилия — после колледжа поступить «на вышку». Мог и не поступать — а с дипломом о среднем профессиональном образовании устроиться на работу не самую отвратительную. Теперь же всё, что ему оставалось, это покрытый пятнами старый диван в комнатушке на окраине Москвы и — огромный выбор вакансий. Промоутер, грузчик, оператор колл-центра, официант, уборщик, охранник, продавец, продавец-консультант, строитель… Согласно тысячам объявлений на всевозможных сайтах, рынок труда нуждался именно в Алексее, молодом, активном и коммуникабельном. Учитывая то, что он также был «энергичным, ответственным и готовым к дальнейшему обучению и совершенствованию», можно было заключить без сомнений, что, воздерживаясь от составления и рассылки резюме, Алескей поступал попросту бесчестно и даже жестоко по отношению к работодателям и всей российской бирже труда. Имей он к ним хоть каплю жалости или уважения, и его рука тут же потянулась бы к клавиатуре, и быстрые пальцы, забегав по ней, описали бы кандидата столь идеального, что телефон разорвался бы от звонков. Непростительным было и бездействие его матери, которая раньше срока упала духом и в захлестнувшем её вдруг злом отчаянии поклялась более ни единым словом не напоминать Алексею о необходимости найти работу. Жили они вдвоем, отец Алексея бросил их ещё до рождения сына, и мать вырастила его одна. Удивительно, но во всем многотысячном, огромном городе даже и по прошествии времени не нашлось никого, кто захотел бы провести свою жизнь именно с ней. Так, в панельной высотке на самом краю Ховринского района, с сыном, беззаботно перешагнувшим уже тот возраст, когда детьми — случается, что — подаются какие-либо первые, хотя и призрачные еще, надежды, примирившись, казалось, в какой-то момент с целым мирозданием, жила Ольга Александровна, мать Алексея, работая бухгалтером уже двадцатый год.

Иногда Алексею становилось жаль её, и что-то, похожее на стыд, просыпалось в нем, грозясь усилиться и этим подтолкнуть мысль к новым, пугающим горизонтам, — но обладающие сверхъестественными способностями Гусь и Шаман появлялись в дверях именно в этот момент, наполняя гулкий подъезд смехом столь беззаботным, что у любых тяжелых и неприятных размышлений не оставалось ни единого шанса.

Недолгое мимолетное ощущение странного беспокойства, вызванное, казалось, появлением Лизы и охватившее Алексея в начале весны, было забыто тогда же, легко и быстро, и более о себе не напоминало. Наоборот, жить стало проще и веселее именно в обществе этой же самой Лизы, которая, хотя и не появлялась в дверях с громким хохотом, как делал Гусь, но и ни словом, ни взглядом не пыталась направить ход Лёшиной мысли к неприятным раздражающим вопросам.

В сознании Лизы они не соединились ещё с её собственными, которые возникали в тот год один за другим, десятками, сотнями, и не находили разрешения. Медленно текущая осень, позволяющая некоторое время ещё пребывать в состоянии некоей потерянности, рассеянности, постепенно переходила в зиму, а зима уже ясно требовала собранности, стойкости и продуманных действий.

Нависла невыносимая необходимость принимать решения вполне судьбоносные, и это только пугало, лишая сил, а отнюдь не вдохновляло на подвиги. Для детей неожиданно и удивительно быстро, как это всегда и бывает, наступило утро после праздничной ночи. Они вдруг очнулись от чьего-то крика им в самое ухо, вздрогнули, оглянулись и обнаружили себя посреди перевернутой вверх дном комнаты, которую следовало теперь убирать, и, вглядываясь в неясное будущее, они чувствовали, что нескоро им следует ожидать новых праздников. Перспектива не только безрадостная, но и пугающая не на шутку — кто-то вдруг встряхнул их за плечи, а затем раздался вопрос: кем вы хотите стать? Но дети только переглядывались растерянно между собой, и ничто из их прежнего опыта не оказывалось достаточным, чтобы нашелся ответ. Всё выполняемое из года в год домашнее задание по математике, кино в выходные дни и обсуждение сплетен и ссор едва ли могло подсказать им, кем они хотят стать. Странная схема, не спрашивая разрешения, вклинилась в их жизни и потребовала немедленно ответить, какие же два предмета изо всей школьной программы предстанут перед ними грядущей весной в виде тестов и почему именно они, а не другие, и что это впоследствии даст. Обнаружил себя длинный список высших учебных заведений, ни в одном из которых они никогда не учились, и сообщил, что им непременно необходимо выбрать не более пяти вузов, в одном из которых впоследствии пройдут несколько лет их жизни. Решать нужно было немедленно.

И они решали.

Каждый отдаленно чувствуя в глубине души будто бы странное противоречие, неизвестно, в чем заключавшееся, чувствуя, как что-то смущает их в самой сути сложившейся ситуации, они тем не менее решали — потому что так требовалось. Не имелось опыта; лишь неясные картинки, возникавшие в воображении и основанные на рассказах других людей, на просмотренных фильмах, на статьях и различных сайтах, картинки, у каждого свои, совершенно разные, но абсолютно одинаковые по своей сути. С опорой на эти картинки и делался этот выбор, и принимались эти решения. Решения и выбор, которые описывались взрослыми как одни из самых важных в жизни, решения и выбор, которые действительно таковыми являются, которые и детьми в глубине души таковыми чувствовались — и эти-то решения и выбор превращались в нелепый фарс в девяти случаях из десяти.

Люди искали это на протяжении всей своей жизни; пробовали, начинали, оставляли, увлекались, разочаровывались. Умирали, так и не отыскав. Тратили сорок, пятьдесят или восемьдесят долгих и странных лет, проходивших будто бы в полутьме, чтобы лишь однажды, новым утром, вдруг забрезжил в тумане свет. Чтобы единственный раз испытать это, чтобы полу-догадаться, приблизиться к решению, если и не дотянуться. Люди опускали руки, так и не начав поисков, погружаясь всё глубже в чуждые им заботы.