Иван Булах - Деревенская околица. Рассказы о деревне

Профессор аж затрясся. Забегал по аудитории, закудахтал, стал сыпать в рот какие-то таблетки. Еле-еле успокоился, взял себя в руки, спорить перестал. Сел за стол и с удовольствием влепил в зачётку «неуд» «слишком умному» практику с Алтая.

— Придётся вам, самонадеянный коллега, ещё годик подучиться и мы встретимся ещё раз. Тогда и закончим наш спор, — а у самого голосишко дрожит от перенесённого профессионального оскорбления, до того раскалил его деревенский «коллега».

Не стал с ним спорить и Михаил Егорович, только грустно посмотрел в зачётку на позорный «неуд», вздохнул и сказал:

— Извините, профессор, но вы то, как раз и не знаете русского языка. А жаль. Я бы, конечно же, мог с вами во всём согласиться, и тогда бы получил зачёт, но тут есть одна закавыка. Если вы помните, ещё Аристотель сказал: «Платон мне друг, но истина дороже!» Правда, это он сказал уже после смерти Платона. А вот я через год надеюсь вас увидеть в полном здравии, и тогда докажу истину буква в букву. А теперь прошу вас покорнейше меня извинить за доставленное беспокойство. — Поклонился с достоинством и вышел из аудитории.

Каково? Все так и ахнули, какой матёрый человечище! Профессор даже побледнел от таких обидных намёков на культурно-исторических параллелей. Но что сделано, то сделано.

Домой Михаил Петрович вернулся до того уверенный в своей правоте, что даже не пытался скрывать, как позорно его «прокатили» в этом научном городе Томске.

— Это он себе двойку поставил, — спокойно пояснял он в учительской. Удивительно, профессор, а не следит за изменениями правил, которые изредка вносит Министерство образования.

На другой год снова собрался в Томск, чтобы получить настоящий диплом педагога. Взял с собой кипу словарей, справочников, инструкций, выписок и подался в университет, в большую науку. Готовился тщательно, как перед битвой. Начистил свои хромовые сапоги «со скрыпом», хотел даже одеть шинель с буденовкой и шашкой, но директор школы рассоветовал:

— Михаил Егорович, ты соображаешь, что делаешь? Ты только представь себе — заявишься в университет на экзамен с саблей! Твоего профессора сразу Кондратий обнимет. В прошлый раз без этого чуть до инфаркта не довёл, так что сейчас действуй осторожней. Ты его и так сразишь на повал. Удачи тебе, дружище.

И сразил его Михаил Егорович, сразил как в лихой кавалерийской атаке, раскроил надвое, до самого седла. И поделом. Профессор и думать про него забыл, думает, что его оппонент не приедет второй раз. Даже не заглянул в новинки методической литературы, что там новенького, а зря. Опять давай задавать те же вопросы, а Михаил Егорович их щёлкает как семечки.

А в доказательство, пороется в своих талмудах, и называет: номер, дату инструкции или указания, когда и кем такое правило введено в учебную программу. Причём по каждому правилу может назвать: когда, сколько раз, кем отменялось и почему. И ещё — когда снова введено, кем и почему. И шпарит всё это со времён Даля, Ожегова и до наших дней. Поразительно!

Это походило на публичную порку или избиение младенца. Полное алиби. На профессора было жалко смотреть. Бедолага даже захворал и не спал всю ночь. Но надо отдать ему должное, утром при всей аудитории, публично принёс извинения Михаилу Егоровичу за Ожегова и Даля, и поставил «отлично». Тем самым повторил Аристотеля, в смысле, что истина дороже всего.

Знай наших! Вот тебе и учительские курсы, вот тебе и деревня! Прежде чем назвать кого-то «деревенщиной», подумайте.

У нас в районе давно работал югославский модуль колбасного цеха. И вдруг поломка, и он встал. Ремонтировать сложно, так как у него всё на электронике. Главный механик района Каширин Андрей Кузьмич узнал, что в Томске есть завод, который делает такие электронные блоки. Надо ехать. В рейс взяли меня, так как мой КамАЗ был новый и надёжный. Поехали. Всё получилось хорошо, загрузились, а когда отъехали от Томска где-то километров за сто, у КамАЗа лопнул коленчатый вал двигателя — заводской брак. Приехали! Только Андрей Кузьмич всё уладил.

Тормозит попутный КамАЗ, договаривается с шофёром, и к утру на жёсткой сцепке уже были у поста ГАИ Кемерово. Договорился он с гаишниками, чтобы приглядели за нашей машиной, поймали такси и поехали… в городскую больницу! И прямиком к главному врачу Центрального района города. На двери табличка:

«Заведующий городской больницей №5

Саркисян Кузьма Ашотович».

Заходим. За столом сидит в белом халате чистокровный армянин, у которого имя русское, а отчество армянское. Увидел он Андрея Кузьмича и обрадовался. Кричит: «Брат приехал», и обнялись. Потом он кому-то позвонил, и к вечеру КамАЗ был был на ходу — по гарантии завода полностью заменили двигатель. А вот как русский мужик и армянин оказались братьями, дорогой мне рассказал Андрей Кузьмич. История была очень интересная.

***

«Сам я, конечно, начала этой истории не помню, мне потом родители всё рассказали. Дело было так. Родился я за неделю до Нового года в простой районной больнице. Отец тогда работал в колхозе шофёром. Нас с мамашей выписали из роддома тридцать первого декабря утром, а он прикатил за нами на своём ЗИЛу, и вот почему. Мы жили от райцентра хоть и недалеко, но начиналась метель, а у его автомашины была тёплая кабина.

Привозит нас домой, а там уже готова баня, мамаша искупнулась после всех этих мучений, заодно и меня помыли. Роженица с дитём в доме, тут особо не разгуляешься, хоть и Новый год. Бабушка с дедом посмотрели на внука, а жили они в соседней деревне, вот отец и повёз их домой. Чуть посидел у них и домой.

Снег всё подваливает и подваливает, наметает сугробы, поэтому он не стал рисковать, поехал не просёлками, а в объезд по бетонке автотрассы. Ни одной встречной машины, оно и понятно, скоро Новый год, все празднуют. Не доезжая до своротка на нашу деревню, вдруг видит занесённый снегом «Жигуль». Из него выбрался мужик и начал махать руками, просит остановиться.

Отец тормозит, выходит. Мужик к нему, сам чуть не плачет.

— Выручай, брат! Везу жену из роддома, а машина заглохла.

— Что ж вы так поздно ездите?

— Как поздно?! Выехали ещё в обед, думали что успеем до темна добраться домой. Мы стоим уже четыре часа, и ни одной машины. «Жигули» у нас совсем новые, брат за рулём, только он в машине плохо разбирается, как и я. Доктор я, хирург.

Тут и его брат выбрался из машины, сам в кожаной куртке и без шапки. Доктор был постарше, стал на него кричать:

— Клянусь мамой! Если что с сыном случится — убью!

Отец открыл дверцу, зажёг спичку и видит: в салоне сидит бледная женщина, прижимает к себе закутанного ребёнка, а тот не переставая плачет. Всё понятно — беда. Отец у меня решительный и боевой, в армии был старшиной, потому командует: