Эльс Бэйртен - Одного человека достаточно [litres]

Она заходила совсем нечасто. Все в порядке, мой мальчик? Я только заглянула узнать, всего ли вам хватает, все ли ведут себя прилично в баре? И даже если последние пару часов я стоял и слушал отборный бред, мечтая просто умчаться прочь на велосипеде, в этот момент я понимал, что мне всего хватает. Моя мама умела смотреть по-особенному.

А Этьен не умел. Хоть он и был на десять лет старше, на десять лет благоразумнее и на много-много лет умнее, по большей части он меня просто нервировал. Стоило только зайти к нему в кабинет, как он начинал о цифрах. Если они в ближайшее время не пойдут вверх, мы можем закрывать кафе. Неужели в нашей деревне нет никого, кроме тех трех с половиной калек, что каждый вечер торчат в баре до закрытия?

К моему удивлению, Луи тоже обратил на это внимание.

– Сколько мы тут уже сидим совсем одни? Два часа? Я поражаюсь, как вы еще держитесь на плаву.

– Народ скоро подтянется.

– Его подтянется мало. И скажу тебе почему. Ты отпугиваешь людей своим грустным лицом.

Грустным? Я? Я изумленно посмотрел на него.

– Может быть, стоит начать с того, чтобы немного освежить ваше кафе. Маляра тут, кажется, не было уже много лет. И это я еще молчу про занавески. Если попробовать их постирать, боюсь, они просто развалятся. Пусть Стелла выберет новую ткань, теплого цвета – красный всегда хорош. А ты берись-ка за кисть и начинай красить. Летние каникулы начнутся на следующей неделе, и тогда я смогу вам помогать. Немножко усилий и денег – и у тебя будет новое кафе, вот увидишь. А в новом кафе тебе самому станет радостнее. А радостные люди привлекают других. Ну, что думаешь?

Я уже давно не видел такого энтузиазма на лице Этьена.

– И Луи хочет нам помочь?

– Он сказал, с удовольствием.

– Тебе повезло с таким другом, как он.

Друг. Слово из тех времен, когда я еще ходил в школу и строил планы о том, что будет после. У меня тогда были друзья, у них были мечты, и почти все они теперь живут в городе. В гонках у меня были партнеры по команде. Партнеры были нужны, чтобы вместе выигрывать гонку; в лучшем случае они тянули тебя, чтобы ты мог вырваться вперед, но выкладываться ради того, чтобы ты засиял?

Этьен был чертовски прав. Мне повезло.

В середине августа мы закрыли кафе. Сперва мы покрасили потолок в кипенно-белый, поклеили нежно-зеленые обои с узором из маленьких желтых ромбов. Затем мы отдраили и заново покрыли лаком столы, стулья и барную стойку, а в конце развесили красные шторы на окнах.

Спустя пару недель это и правда было новое кафе. Но оно все еще оставалось нашим: те же кинозвезды и гонщики на стенах, мои кубки на полках позади стойки. А что делать с велосипедом, спросил я. Повесить обратно, ответил Луи, у тебя может быть самое лучшее пиво, но если не дашь людям пищу для разговоров, они не придут.

– У вас тут еще и пианино, – сказал Луи.

– Наследство от бабушки и дедушки. На нем иногда играет Этьен, если есть настроение.

– Ты когда-нибудь думал о кафешантане? [20] Кафешантан (café chantant) – кафе со сценой для исполнения песен и танцев.

Кафешантан? А что, хорошего пива уже недостаточно?

– Времена изменились, Вилфрид. Люди хотят впечатлений, когда идут выпить.

– Легко сказать, если есть певец на примете.

– Думаю, что с этим я смогу помочь.

– Ты умеешь петь?

Он засмеялся.

– Не я, моя сестра. У нее незабываемый голос.

Певица, его сестра?! О которой судачили, что она уродина с тремя ногами и четырьмя руками?

– Ты никогда не слышал подобного, – сказал он вкрадчиво.

Так вкрадчиво, что я поневоле кивнул.

– Попытка не пытка.

Его лицо расплылось в широкой улыбке.

– Увидишь – люди валом повалят к тебе, Вилфрид. Если все получится. А с чего бы не получилось?

Подбородок поднят, волосы собраны в гордый пучок, ноги от ушей – такой она зашла в кафе следом за Луи на следующий день. Что она совсем не уродина, мы увидели сразу.

– Жюльетта, – сказал Луи, обращаясь к людям за стойкой, – моя сестра. Она вам споет, если вы не против.

Мы сказали, что совершенно не против.

– Moon River , – объявил Луи, – только для вас.

Он подошел к пианино и открыл крышку.

Ты что, и это умеешь, хотел я спросить, но не успел, потому что Жюльетта начала петь, и у меня отвисла челюсть, как и у всех, кто был в баре. Она не только была прекраснее любой фотомодели, она пела, как соловей, даже не так, она была оркестром сама по себе. И как же она на нас смотрела. Словно она объехала весь мир и была так счастлива наконец петь для нас, только для нас, вот эту самую песню.

А потом она посмотрела на меня.

Waitin’ round the bend.

Я пропал.

Песня кончилась. Она села, сложила руки на коленях и снова подняла взгляд. Словно нас не существовало, вот как она посмотрела. Она ошибалась. Даже после самой тяжелой тренировки мое сердце не билось так сильно. Я сделал глубокий вдох, подошел к ней.

Налить ей чего-нибудь выпить?

Она покачала головой.

– Колу, – сказал Луи.

Через пять секунд я вернулся со стаканом. Она опустошила его одним глотком.

– Хочешь еще?

Она покачала головой.

– Мне хватит.

– Ей хватит, – повторил Луи.

Подошел Этьен.

– Твоя сестра чудо, – сказал он Луи. – Она может начать петь у нас прямо на этих выходных.

– Как же ты поешь, – выдохнул я.

Она покраснела. Покраснела. Я пораженно посмотрел на нее.

– Пятница, суббота и воскресенье, – сказал Этьен. – Что думаешь?

Я удивленно посмотрел на него.

– Что я думаю?

Он покачал головой.

– Я у нее спрашиваю. Не у тебя, гений.

Гений . Типичный Этьен, начинает корчить из себя самого умного в самый неподходящий момент.

Ее румянец исчез.

– Она поет, только если я ей аккомпанирую, – сказал Луи.

В следующие дни в кафе было больше людей, чем обычно. Не из-за цвета новых занавесок и не из-за пива. Все приходили из-за Жюльетты. Либо они были в баре в тот день, когда она пела, либо слышали сплетни.

– Только посмотрит на тебя, и ты уже пропал.

– А она еще и рта не успела раскрыть.

– Кажется, в том году она была в Лас-Вегасе. Наверное, купается в деньгах.

– И зачем такой, как она, возвращаться в Бельгию.

– Какая-нибудь любовная история, очевидно. Неподходящий парень-аферист, не успела оглянуться, как осталась без гроша.

– И теперь тут, в деревне, где ее никто не знает, залечивает раны.

– Какой молодец Луи, что сопровождает ее. Кажется, он мог бы легко стать старшим преподавателем. Ты был бы готов стольким пожертвовать ради сестры?

Тишина.

– Ей не больше двадцати пяти.

– Неудивительно, что Луи продержал ее дома все лето. Да на нее любой готов наброситься, никто бы не захотел такого для своей сестры.