Михаил Захарин - Приговоренный к пожизненному. Книга, написанная шариковой ручкой

— Да! — кричу я спросонья.

— Одеваемся.

Надеваю тренировочное трико, черную кофту на замочке до груди, чуть рваную на плече (цена 350 рублей в магазине «2000» на Карла Маркса), легкую ветровку серого цвета (если это осень или неглубокая зима), тренировочные кроссовки Adidas и бейсболку BMW. За пояс кладу самодельную лапу (это такая крага — вата, обшитая грубым материалом). Все эти вещи мне не жалко. В этих вещах я потею и пачкаю их.

Выхожу с сокамерником во дворик: десять-двенадцать метров в длину, в ширину три-четыре метра. В каждой стенке есть кабура (дырка). Где-то большая, с голову, где-то с теннисный мячик. Узнаю, кто находится по соседству, общаюсь, передаю свою или чужую почту. А потом — бегу. Бегаю по дворику десять-пятнадцать минут, жадно заглатывая свежий воздух. Затем прыгаю, приседаю, гнусь, растягивая мышцы и жилы. Отжимаюсь двести-триста раз, затем работаю по лапе короткими и длинными сериями. Отдыхаю и бью снова, пока не выдохнусь.

Прихожу в камеру и полностью моюсь нагретой водой. Пью чай, общаюсь с сокамерниками. Затем читаю книгу, или пишу кому-нибудь письмо, или работаю с материалами дела. Если приходит Слава, то выводят на свидание в следственный кабинет. Как правило, управляемся за час. Возвращаюсь к обеду, часто в задумчивости, замкнувшись в себе, перерабатывая полученную (часто негативную) информацию. Чтобы скрыть свое настроение от «наседок», начинаю готовить. Вытаскиваю тщательно спрятанную «старушку» (спираль накаливания), провода, камушки. Устанавливаю «печку» на бетонном полу, включаю. Здравствуй, тепло, ярко-оранжевый змей — источник уюта и горячей пищи!

Режу лук, наливаю масло в посуду, поджариваю. Это мой любимый момент — треск масла, клубы пара, запах жареного лука. Ничто так не радует в тюрьме, как аромат жареного лука. Он напоминает о доме и благополучии, на минуту вводя в уютное заблуждение.

К луку может идти колбаса, сосиски, грибы, помидоры, болгарский перец, в зависимости от того, что я решил готовить. А потом всю эту поджарку я добавляю к основному блюду: картошке, гречке, гороховой каше, «дошираку» или квашеной капусте.

Приготовление пищи в СИЗО — это особый процесс, требующий времени, внимания, вовлеченности и, конечно, желания.

В маленькой камере в этом процессе участвуют все. Кто-то режет, кто-то устанавливает «старушку», кто-то накрывает на стол, а потом все убирает. Кушают все вместе, с аппетитом, причмокивая, чавкая, стуча железными ложками о посуду, попутно похваливая готовившего. Все сытые, ленивые и добрые.

Послеобеденная сигарета «Парламент» (тогда еще курил) занимает высокое место в иерархии удовольствий заключенного. Маленькое удовольствие большого вреда. А затем можно лежа почитать хорошую книгу до тех пор, пока не утащит в сон. Если это случилось, то после пробуждения я завариваю себе кофе со сгущенкой. Делаю его очень сладким. Выпиваю, и с новыми силами продолжаю свои занятия: читаю, делаю выписки, конспектирую.

Ближе к вечеру, часам к шести, тянет позаниматься физически. Я сделал себе гирю из соли (видели бы вы лицо ларечницы, которая принесла мне двадцать килограммов поваренной соли!) и потихоньку тягаю ее. Также отжимаюсь, придумываю какие-то новые упражнения, исходя из обстановки. Затем моюсь. И получаю свою законную порцию духоподъемных эндорфинов. Это природный, натуральный, мощнейший кайф.

Позже ужин. Всё по схеме. Каждый при канители. Все сыты (как правило, за мой счет) и довольны.

Вечерний чай с сигаретами, партия шахмат, нарды, пробои с соседних камер, разговоры о насущном. Так и докатываемся до вечерней проверки.

Проверяемся.

А после — самое интересное. Ты ждешь вечера весь день. Ждешь, чтобы достать глубоко запрятанный телефон, это сокровище — портал в настоящий яркий мир. Достать и позвонить. Позвонить домой, брату, друзьям, пробежаться по СИЗО, узнать новости, поделиться своими, посмеяться. И когда уже все будет обговорено, улажено, решено — позвонить Ей. Проговорить с ней шепотом, не спеша, тысячи секунд. Слушать паузы, вздохи, незамысловатые слова, наслаждаясь каждой модуляцией ее голоса…

Потом, где-то ближе к часу ночи, все спрятать и убрать. И заснуть в попытке упорядочить в голове впечатления, эмоции, тревоги, мысли, которые прошли сквозь тебя за этот день. Заснуть с надеждой на лучшее будущее и провалиться в целительный сон.

Спать, чтобы накапливать себя, оставаться с самим собой наедине, набираясь сил для преодоления следующего дня. Потому что новый день может оказаться неласковым.

Иногда получалось расслабляться посредством самогона тюремного производства. Отвратительное пойло, после которого тебя разрушает убийственное похмелье. В СИЗО налажено целое производство этого напитка. Головная боль администрации, с которой беспрерывно борются (иногда удачно) непрекращающимися масштабными обысками. Но самогон, бражка и деньги, как микробы, проникают везде, где находятся люди (в данном случае криминальный элемент). Были «спецы» на централе, способные варить подручными средствами отличный (в рамках этих условий) продукт, который очень даже неплохо шел под закуску, особенно если его хорошенько охладить. После дорогих благородных напитков, изящно разливаемых по бокалам в уютных барах и ресторанах, тюремный самогон, конечно, казался дешевым денатуратом. Но желание расслабиться и снять стресс, накопленный после долгих мучительных месяцев следствия, было настолько велико, что уже не до придирок к качеству употребляемого пойла. Учитывая обстановку и сложность моей непростой ситуации, местное пойло превращалось в некую сакральную ценность, которую очень сложно достать. Ценность, которая помогала абстрагироваться от невзгод и отдохнуть. О да, отдохнуть.

Меня угощали щедрой рукой некоторые арестанты, а также близкие друзья, которые имели непосредственное влияние на процесс самогоноварения. Изредка, но регулярно до меня доходила одна-две полулитровых бутылки из-под «спрайта» с чистым «сэмом» или бутылка из-под масла емкостью один литр, слегка ошпаренная кипятком, чтобы проходила по кабурам, средний размер которых составляет диаметр банки со сгущенкой.

Самогон часто подкрашивали каркаде, придавая ему розовый оттенок. Пить его рекомендовалось охлажденным, потому что теплый он на вкус настоящая отрава.

Потом, когда я обзавелся собственной возможностью затягивать в СИЗО контрабанду, я, конечно, заказывал хорошие напитки: «Хеннесси», «Мартель», виски «Ред Лейбл» и «Чивас Ригал». Это случалось редко, нерегулярно и было рискованно, отчего ценилось вдвойне. Эстетическое удовольствие портила посуда. Согласитесь, что пить «Мартель» из железной трехсотки с перемотанной тканью ручкой — не комильфо. Такая посуда губит всю эстетику потребления напитка и его букет, превращая процесс смакования в примитивное опрокидывание алкоголя в желудок.