Михаил Захарин - Приговоренный к пожизненному. Книга, написанная шариковой ручкой

Дальше интересней.

По возвращении в СИЗО Паданю без промедления поместили в карцер на пятнадцать суток за «драку» в больнице. Зубная щетка, которая еле-еле высовывалась из раны, совсем в ней исчезла. Медицинскую помощь ему не оказывали. Так он просидел несколько суток. А потом случилось чудо.

Саню и его подельников вывезли на продление санкции и изменили меру пресечения на подписку о невыезде. Его освободили. И что вы думаете? Он поехал в больницу вырезать зубную щетку из грудной клетки? Нет!

Паданю встречали его близкие, и они вместе отмечали его освобождение еще два (!) дня. Помню его счастливый, пьяный от свободы, удовольствия и алкоголя голос, когда он позвонил мне вечером в тюрьму. Я был искренне рад за него, как и за любого, кому удалось вырваться из цепких, хищных лап тюрьмы. Я посоветовал ему срочно ехать в больницу, и он уверил меня, что на завтра уже назначена операция в больнице г. Ангарска.

Когда мы созвонились через неделю, Паданя рассказал мне, что ему оставалось жить несколько дней, если бы щетку не вынули из его внутренностей.

Как сказал ему хирург, щетка (после драки в больнице) пробила легкое и сместилась вниз, упершись то ли в вену, то ли в артерию, подтачивая ее своей заостренной ручкой. По словам хирурга, вопрос летального исхода от внутреннего кровоизлияния заключался в двух-трех сутках. Администрация СИЗО целенаправленно убивала Паданю, посадив его в ШИЗО и не оказав медицинской помощи. И если бы не воля случая, не фантастическая удача, то Саня бы закончил свои дни в холодном бетонном карцере.

После этого Саня сказал мне: «Бог есть!» А я знал, что ему просто повезло.

Как я сказал выше, нам не дали долго вместе посидеть. Меня перевели в карцер. Я собрался. Кружка, ложка, тарелка, мыльно-рыльное, полотенце, тапочки, бумаги по делу, канцелярия. Минимум. Это был мой самый первый карцер, за которым последовала череда ему подобных, но только уже незаконных, по сфабрикованным постановлениям.

Для начала это было всего лишь пять суток. За то, что я хранил у себя в камере «запрещенный предмет» — радио.

Привели в Красный корпус. Обыскали. (Тогда, в 2004-2005 годах, еще не переодевали в специальную робу с надписью на спине «ШИЗО».) Забрали спрятанные в вещах сигареты и спички. Спустили в полуподвал и заточили в крохотную бетонную коробчонку с большим окном, с поднятой шконкой, железным столиком (чертовски неудобным), бетонным полом и исписанными стенами.

Тишина.

Время текло очень медленно. Меня скрутила меланхолическая скука. Теснота. Неудобство. Кругом углы — железобетонная тоска. По утрам холодно. Дико хотелось спать и курить. Поднимали в шесть утра. Забирали постель и матрас. Шмонали. Уходили. Затем я стелил на бетон бумагу, целлофановый пакет, полотенце. Ложился — мерз. Тянуло по почкам холодным сквозняком. Затекали бока. Это был не вариант. Вставал, отжимался, приседал.

В два часа дня приходили с обыском и совершали прогулку. Пока обыскивали меня и мою камеру, громко лаяла злая овчарка.

На прогулке слышны приветственные голоса арестантов, знакомых и не совсем. Солнце бьет по глазам, кислород наполняет легкие. На секунду кажется, что счастье есть. Над головой ржавая решетка из кривых арматурин. После упражнений мышечная дрожь в руках и ногах, в крови — эндорфины. И я убеждаюсь: да, счастье есть. Но эйфория быстро проходит. И снова крохотное пространство, бетонный пол и стены.

По вечерам писал письма Ей, тщательно подбирая слова, оттачивая эпистолярные навыки. Общался с соседями. Размышлял. Мечтал. Вспоминал. Представлял. Мой мозг требовал стимуляции, а ее не было.

Как-то в один из таких дней я пришел с прогулки и обнаружил в углу целлофановый пакет. В нем были продукты: рыба (семга или форель), мясо, булочки с маслом и — внимание! — черная икра. Виноград, конфеты, чай, сигареты, спички.

Что говорить, это была неслыханная роскошь для моего положения, и это был праздник, который организовал Миша, так как находился совсем рядом.

Эти пять суток оказались не такими уж и сложными, как я их себе представлял. Больше всего меня тяготило безделье. Мозг скучал, на меня накатывала тоска. И это досаждало мне больше всего. Тогда я начал понимать, насколько узок и мал мой внутренний мир без сотен прочитанных книг, без стихов и знаний, без привычки размышлять и излагать мысль на бумаге…

Я понял, что интересному человеку не должно быть скучно наедине с собой. И я начал над собой работать, если так можно выразиться. Именно карцер, да и в целом сама тюрьма, с огромным переизбытком свободного времени, разбудила во мне тягу к чтению, к знаниям, к самообразовательному процессу, позволяющему расширить кругозор и сделать себя глубже. Я стал заказывать книги. Художественные, исторические, публицистику, литературу по психологии, словари, стихи et cetera. Читал всё подряд, без разбору, так как собственных предпочтений в мире книг еще не заимел. Внимал всем рекомендациям литературных критиков. Спрашивал у других, что почитать. Самые популярные произведения среди арестантов — это «Граф Монте-Кристо» и неизменная «Каторга» В. Пикуля. «Ты что, не читал „Каторгу “Пикуля?! Обязательно найди и почитай!» — не преминул воскликнуть каждый, как будто он уже причастился к литературному шедевру и ему открылась истина.

Читал, что-то конспектировал, заучивал новые слова, их определения, этимологию. Учил стихи наизусть. Выписывал их на бумагу, когда не удавалось пронести книгу в карцер, и там учил, зубрил. Мозг кипел от запоминания больших стихотворений, новых слов, новых текстов. Время летело быстро. Карцерная пустота и сопряженные с этим местом неудобства практически не беспокоили меня. Я нашел способ преодолевать нелегкие бытовые условия карцера. Я начал углублять себя, приобретать знания, полезные навыки и привычки, помимо того, что научился терпеть боль и выживать в экстремальных условиях.

Все это было частью одного большого опыта. Мне было двадцать четыре года. Я был молод, силен, нетерпелив, энергичен. Теперь мне захотелось получать знания, впитывать, запоминать, заполнять внутреннюю экзистенциальную пустоту. Мне хотелось жить, но жить хотелось осознанно, взвешенно, разумно. Быть интеллигентным хоть в чем-нибудь. И я работал над собой.

Я не нуждаюсь ни в сожалении, ни в сочувствии. Слова поддержки всегда приятны, но не они являются моей целью. О коммерческом успехе книги (если из моих писаний вообще выйдет книга) я даже не заикаюсь. Наградой за мои старания будет то, что я смог оставить в ваших умах особое впечатление, заставить задуматься, сделать вывод. Как минимум, наградой мне будет то, что я услышан. И чтобы вы имели подробное представление о страшном тупике человеческой жизни, я продолжу, приложу усилия и продолжу начатый рассказ.