Владимир Нестеренко - Дорога на плаху

Актриса завтракала в одиночестве на кухне. Ее квартира с широким раздвижным диваном, мягкими креслами, журнальным столиком, собранным в виде тумбочки столом и нелепо стоящим шифоньером, выглядела тесной. Ковровые дорожки и палас поглощали шум шагов. От появления непрошеных гостей Савинова, сидящая в маленькой кухне с чашкой чая, вздрогнула. В ее больших еще не потухших синих глазах полыхнул испуг, который не ускользнул от афганца.

— Как вы сюда попали? — задала законный вопрос Лидия, в страхе глядя на крупного, стриженного мужика, с лицом свирепого садиста, каким выглядел Кирилл.

— Очень просто, мадам, толкнули двери и вошли, — осклабился в мерзкой улыбке верзила.

— Убирайтесь отсюда немедленно! — в гневе сказала Лидия, заметив Костячного, добавила, — что вам угодно?

— Мы пришли поговорить по поводу нашей сделки, — отстраняя верзилу, сказал Костячный, — извиняюсь за прерванное чаепитие, но у нас нет времени, если не возражаешь, продолжим наш диалог.

Костячный говорил вежливо-зловещим тоном, от которого Лидию охватил озноб.

— Как же я не заперла двери?

— От меня не запрешься, — так же зловеще констатировал Костячный. — Прошу в комнату, или ты предпочитаешь за свою ложь умереть на кухне?

— Я буду кричать.

С ловкостью барса верзила в одно мгновение очутился рядом с женщиной и своей грязной лапой зажал ей рот, подхватил, как былинку и понес в комнату, опустил на стул. Афганец вынул пластырь и заклеил жертве рот. Обмороженный заломил Лидии назад руки и щелкнул наручниками.

— Можно начинать, — сказал верзила.

— Уясни, мы заставим тебя отвечать на вопросы. Если будешь упорствовать и громко орать, снова заклеим рот и станем долго и больно пытать, даже если ты, милашка, станешь подавать знаки о своем согласии быть откровенной, мы не поверим. Надеюсь, читала солженицинский «Архипелаг», там ярко изложено, как Крестинский на суде отказался от своих показаний, дело вернули на доследование. Из несчастного выжали все соки, и уж больше он не отказывался. Дай ей малость почувствовать, что мы не треплемся, затем освободи ей рот, я с ней побеседую.

Игорь подождал, пока Обмороженный поднес к ее пятке раскаленную спираль нагревательного прибора, отчего зрачки несчастной расширились, отображая сильную боль, тело задергалось, схваченное железной рукой палача. Наконец, главарь махнул рукой, Обмороженный убрал нагреватель, отодрал с одной стороны пластырь, а палач спросил:

— Прежде всего, скажи, в какие газеты ты отдала свои безумные сочинения? — Костячный вынул из кармана знакомый ей пакет. — Этот мы изъяли в «Настольной газете». Остальные?

В глазах у Лидии стояли слезы, но она молчала. Раздался звонок по мобильному телефону. Слушал и говорил сам Костячный, ему сообщали о наличии письма в редакциях.

— Отвечая, не пытайся лгать. Мне назвали адреса. Помни, за ложь будет очень больно, — Игорь сделал знак Киру Обмороженному, который снова включил в розетку нагревательный прибор, и Лида с ужасом увидела, как спираль накалилась добела, от нее несло жаром. Рука верзилы готова была залепить пластырь, но жертва успела сказать:

— «Красноярская газета», «Красноярский коммерсантъ». «Комок» и «АиФ».

— И все? — удивленно спросил Игорь.

— На телевидении в программе второго канала, — торопливо сказала Лидия, видя, как верзила снова хотел залепить ей рот.

— Это уже теплее. Все?

— Да.

— Теперь ты позвонишь в каждую газету и скажешь, что передумала публиковать свои мемуары. За ними придет молодой человек по имени Идрин Сергей Пантелеевич. Говори убедительно, на то твое право автора.

— Хорошо. Но я не знаю номера телефонов.

— Пустяки, вот они. Но помни, одна твоя ошибка, и ты выпьешь чашу Крестинского, а пакеты все равно будут изъяты.

Савинова звонила и добилась того, чего требовал Костячный. Когда все закончилось, она с негодованием спросила:

— Неужели ты бы смог меня жечь живую, откажись я звонить, после всего, что у нас с тобой было?

— Ты всегда была для меня просто куклой, от которой можно получить удовольствие.

— И у нас неплохо получалось, признай.

— Слов нет. Особенно в тот год в Тоннельном.

— И ты, помня о приятных минутах проведенных со мной, выступаешь сейчас в роли палача. Ты чудовище! — не сдержалась Лидия.

— Не более Петра Великого, — злорадно усмехнулся Игорь. — Ты знаешь, что он свою жену поднял на дыбу и сек плетьми. Лучше скажи, где сын?

— Я все изложила в письме в газеты.

— Что ты написала? Бездоказательный опус о воспитании в одиночестве сына и дочери от Костячного? Но где эти дети? Их нет, покажи хотя бы одну фотографию, чтобы я поверил. — Он схватил альбом, швырнул его на пол перед Лидией, и из него вывалился снимок крупно снятой девушки. Костячный остолбенел. На него смотрела Евгения, только одета она была в старомодную кружевную кофточку. — Не может быть! Кто это? — схватил фото Игорь.

Николай бросал пристальные взгляды с фото на оригинал и тоже увидел на снимке Евгению Кузнецову.

— Идиот, жестокость отшибла тебе память! — вырвалось из уст Лидии неподдельное возмущение.

— Фу ты, — облегченно вздохнул Игорь. — Это же ты в то счастливое для тебя лето, и кофточка — все твое богатство, — он нервно захохотал. — Бывает же такое поразительное сходство.

— Ты о чем? — насторожилась Лида.

— Тебя это не касается. Фамилию ты хотя бы знаешь тех, кому подбросила сына?

Лида помнила фамилию. Но она не хотела говорить ее извергу, пытаясь, хоть чем-то насолить ненавистному человеку, которого когда-то любила.

— Я не знаю. Ты можешь установить сам.

— Ты врешь, сука. Я хочу это услышать от тебя, — взбешенный палач дал знак подручному, и тот приблизил огонь к подошвам Савиновой.

— Мерзавец, я могу назвать любую фамилию, — вне себя от боли закричала несчастная.

— Нет, ты назовешь правильную.

Не выдержав пытки, Савинова пробормотала фамилию.

— Если врешь, пеняй на себя. Кто они такие, чем занимались? Что-то я таких не припомню.

— Как ты мог помнить, если у них не было детей, а ты жил в другом конце города.

— Чем они занимались? — повторил вопрос Игорь.

— Откуда мне знать? Мог ты сказать, чем занимаются люди в соседнем доме? Я знала, что эти живут хорошо, и у них нет детей.

— От кого знала?

— От своей одноклассницы. Она жила в их подъезде, — несмотря на ярость, кипевшую в груди у Лидии, ей было больно обожженные пятки, она постоянно кривила губы и стискивала зубы.

— Резонно, — согласился палач, прохаживаясь по комнате. — Нам действительно было наплевать на то, кто, где работает. Кроме этой несчастной справки из роддома у тебя должно быть свидетельство о рождении. Где оно?

— Я его не выписывала. Этим людям я оставила короткую записку о его дне рождения.