Владимир Нестеренко - Дорога на плаху

— А кто его мать, отец, писала?

— Зачем, я боялась, что они не возьмут ребенка, подумав, что когда-нибудь родители явятся и начнут за него судиться.

— Где копия той записки?

— Я долго ее хранила на случай, если мне предъявят обвинение в убийстве сына. Я тогда не знала, что можно было написать заявление об отказе, но вряд ли бы на это у меня хватило дерзости. Записка потерялась. Столько было мытарств и переездов. Ты же перерыл всю мою квартиру, я заметила, и ничего не нашел. Подумай сам: прошло столько лет. Давай закончим наш спор миром. Я больше ни на что не претендую, — страдая от боли, но с достоинством предложила Лидия.

— Я тебе не верю. Пора кончать комедию, никакие записки уже не будут иметь значения. — Палач взмахнул рукой и пошел к выходу из квартиры. Савинова поняла, что минуты ее сочтены. Она взвизгнула, но страшный удар в грудь оборвал ее голос. Подручный заклеил несчастной рот. Костячный и афганец уже не видели, как садист налег на жертву всем телом, срывая с нее одежду.

Картинка складывалась. Лидия Савинова и раздавленная горем детоубийца Евгения Кузнецова — кровные мать и дочь. Обе не знали друг о друге ровным счетом ничего. Климову не хотелось терзать расспросами бедную женщину от кого у нее ребенок? Его не привлечешь за связь, но доказать интимные отношения, в принципе, нетрудно. Наверняка кто-то из сотрудников фирмы, в которой она работает, знает об интимной связи Евгении.

Климов ждал возвращения Рябуши, чтобы продолжить беседу. Он слышал возгласы и бурное излияние чувств, иначе не могло и быть: открыв дверь, отец увидел любимую дочь, жену и сержанта милиции.

— Женя, Наташа! — воскликнул Рябуша, — входите быстрее!

Молодая женщина зарыдала навзрыд, отец стремительно подхватил дочь и буквально втащил ее в коридор, ноги которой подкашивались, и она повисла на руках у Рябуши. Суетилась мать, заголосив в тон дочери надрывно, леденя Климову душу. Сержант остался на площадке.

Отец помог дочери добраться до дивана, усадил ее. Тут же топталась наседкой мать, не замечая постороннего человека, утешая Евгению, она беспрерывно вытирала катящиеся из ее глаз слезы.

— Садись доченька, садись моя милая, успокойся, — говорил отец. — Видишь, у нас генерал Климов, он дал команду освободить тебя. Но у него есть к тебе вопросы. Успокойся и ответь на них.

Он так же беспомощно суетился возле Евгении, как и мать, на глазах у Климова вдруг сгорбившийся, потерявший над собой контроль, став беспомощным стариком. Генерал, видя в каком состоянии находится семейство, особенно Евгения, решил не тратить время на расспросы несчастной: ему все ясно и без того. Он встал, подал Рябуше визитную карточку, сказал:

— Если появится новая информация, сообщите. Но сейчас я хотел бы знать фамилию руководителя фирмы, в которой работала Евгения.

— Костячный Игорь Владимирович, — ответил Рябуша.

Климов пристально смотрел на сидевшую на диване Евгению. Произнесенное имя ввергло бедную женщину в ужас. Дыхание у нее прерывалось, огромные глаза от неожиданно раскрытой тайны еще увеличились, а зрачки, как от пронизывающей боли расплылись во всю ширину. Но это была не боль, а страх перед разоблачением. Несколько секунд Евгения сидела в оцепенении. Почти в таком же состоянии находились и родители, затем молодая женщина обхватила руками лицо и снова зарыдала.

— До свидания, — сухо сказал Климов, — успокойте девушку, думаю, она не столь виновата.

«Костячный, — думал Климов, спускаясь по лестнице к машине. — Петраков привез из Тоннельного тот же след. Требуется подтверждение связи Евгении с Костячным».

Борис Петраков произвел прекрасное впечатление на молодых симпатичных сотрудниц бухгалтерии, которые выглядывали из-за холмов оргтехники, как русалки из-за морских скал при появлении Амура. Особым вниманием удостоила его высокая блондинка, доминирующая на самом крупном островке широкого кабинета. Ее огромный стол примыкал к полкам. На них дела в папках, многочисленные тома справочной и законодательной литературы. Блондинка долго изучающе смотрела на представившегося инспектора налоговой конторы, затем она пленительно улыбнулась и стала буквально пожирать глазами приятного молодого человека.

— Проходите и садитесь за этот стол. Он у нас свободен, — сказала блондинка. — Я вас слушаю.

— Мне надо взглянуть на объемы поставок фруктов за этот год. Мне бы такой столик, с которого меня не станут кантовать.

— Этот свободен. Постоянная сотрудница в декретном отпуске, — сказала блондинка и с уничтожающей иронией добавила, — из которого вряд ли выберется.

— Что так? Несчастье при родах? — поинтересовался инспектор, показывая своим видом, что ему глубоко наплевать на свой вопрос и на то, что услышит в ответ, деловито извлекая из портфеля калькулятор, толстый, как книга блокнот, который пристроил в пространство между бумажным завалом, монитором и принтером.

— Начнем, — сказал буднично он.

— Вы представились начальству?

— Я попытался, но оно занято.

— Так не пойдет, — блондинка широко улыбнулась, вышла из-за своего стола и, подхватив инспектора под руку, увлекла его за собой. — Идемте, если не хотите, чтобы нас поразил гром среди ясного неба.

Как только пара скрылась за дверью, в кабинете раздались голоса сотрудниц.

— Виктория никак не может простить своего поражения Женьке, — сказала одна из сидящих в кабинете женщин. — Теперь, когда с ней произошло такое ужасное несчастье, главша торжествует.

— Как к этому относится шеф? — спросила вторая.

— Он невозмутим. Кто возьмется доказывать, что Женька родила от него урода, — ответила первая.

— Ох, девчата, языкастые вы больно. Не дай Бог, афганец узнает о вашей болтовне, — урезонила третья.

— Не настучишь, не узнает, — раздался сердитый голос четвертой.

— На каждый роток, говорят, не накинешь платок. Баб никакой афганец не переделает. Они как чесали языком, так и будут чесать, — сказала первая.

— За такие деньги, какие платит шеф, можно и помолчать, — не сдавалась третья.

— Что изменится, если мы ему чуть-чуть косточки помоем. Кого он только не перещелкал. Настоящий Казанова.

— Женька, конечно, дура. Она вроде и не собиралась его завоевывать, понимала, что ее шансы — ноль. А вот родила, — сказала вторая. — Я слышала, у нее какая-то темная история с мужем.

— Женьку не разговоришь. Мне ее жалко.

Вернувшиеся инспектор и блондинка прервали вспыхнувшие дебаты, и все принялись за работу. Инспектор то и дело отрывался от папок, ловил взгляды девушек, улыбался и часто выходил курить. Потом он попросил блондинку провести его к коммерческому директору, познакомить. Вернулись они через полчаса. Инспектор сунул в портфель свой блокнот, калькулятор и, попрощавшись, удалился.