Владимир Нестеренко - Дорога на плаху

Через полчаса Петраков доложил Климову о том, что бухгалтера в разговоре между собой подтверждают связь Евгении и Костячного. Пленка с их голосами приобщена к делу.

— Я в этом не сомневался, — спокойно сказал Климов, сделал паузу, как бы давая слово Петракову.

— Савинова, зная о их связи, стала шантажировать Костячного. Он пытался найти документы, подтверждающие, что Евгения их совместная дочь, — высказался Борис.

— Да, Савинова шантажировала Костячного, это бесспорно. Откуда бы у нее появились деньги, на которые она обновила свой гардероб. Но кем шантажировала? — не согласился генерал. — Савинова не знала Евгению, как не знал тогда сам Костячный, кто перед ним. Савинова могла шантажировать Костячного просто детьми, якобы ею воспитанными. Документы на детей он и искал.

— Но не нашел и зверски убил.

— Утверждать, что он ничего не добился, мы не можем. Документы надо искать, перерыть, перещупать все вещи Савиновой, все сумочки, особенно старые, сувениры, альбомы, картины дома и в ее гримерной, у друзей. Действуй, сынок, и имей в виду: Костячный занервничал.

Петраков отправился в театр сразу же после разговора с Климовым. Театр переживал не лучшие времена, но всюду было чисто и опрятно. Актеры сами поддерживают чистоту, подкрашивают, подбеливают то, что можно, экономя скудные бюджетные средства, выделяемые на содержание театра.

«Так можно относиться только любя», — не претендуя на истину, размышлял Петраков, пытаясь разыскать в пустом здании, с кем можно поговорить. Репетиции еще не начинались, но ему повезло встретить администратора.

— Лида была очень скрытна. Она не любила говорить о своей личной жизни, тем более в молодые годы, — говорил администратор на просьбу Петракова рассказать о личной жизни Савиновой.

— Может быть, вы заметили, что она дорожила какой-нибудь вещью, хранила ее.

— Да, эта странность у нее наблюдалась. Она дорожила одной старой сумочкой из натуральной кожи. Даже распространялась такая небылица, что подарил ее Лидии сам Товстоногов, когда она сыграла в его спектакле небольшую роль. Чушь, конечно, но сумочка постоянно висела в шкафу ее гримерной.

— Нельзя ли на нее взглянуть?

— Прошло полгода, как Лидии Ефимовны не стало. Вряд ли она там висит.

Они прошли в гримерную. Администратор распахнул шкаф. Он был пуст.

— Вот здесь висела, на этом гвозде. Я сам много раз видел.

— Но кто же ее мог взять?

— Ее поклонники. Лида все же была наша звезда! — не без гордости сказал администратор. — Ее так нам не хватает.

— Но кто же наиболее вероятен?

— Наш балетмейстер. Он был от нее без ума. Они часто, чего греха таить, закрывались в ее гримерной.

— Помогите мне его разыскать, — попросил Петраков.

Администратор взглянул на часы и сказал:

— Он на сцене, только что началась репетиция, идемте.

Вопрос Петракова удивил приятного, подтянутого и очень живого человека с сединой на висках.

— Чем может заинтересовать нашего гостя старая сумочка незабвенной Лидочки? — сказал балетмейстер, слегка приплясывая на носках, глядя, как несколько танцовщиц разминаются в центре сцены. — Я не могу останавливать репетицию, чтобы удовлетворить любопытство некого постороннего субъекта осмотром вещицы, которой дорожила актриса. Что тут особенного. У меня тоже есть привязанность к вещам. Они, как часть души.

— И все же, в интересах следствия, я настаиваю.

— В интересах следствия! — воскликнул балетмейстер. — Я полагал — вы из праздного любопытства. Вы надеетесь найти негодяя?

— Конечно. Ваша реликвия может сослужить хорошую службу. Я при вас осмотрю ее, если ничего не обнаружу, верну.

— Это другой разговор. Идемте ко мне в кабинет, — балетмейстер бросился за кулисы со стремительностью стрижа в полете. Он действительно летел, и Борис едва поспевал за ним, не подозревая о том, что в театре вот-вот появятся новые охотники за сумочкой.

Они вошли в небольшой полупустой кабинет, с одним столом и тумбочкой. Балетмейстер порывисто открыл врезанный в стену шкафчик, вынул оттуда некогда довольно элегантную, но уже потерявшую вид кожаную сумочку.

— Она пахнет ее духами, — сказал влюбленный в актрису человек. — Она из тончайшей тюленьей кожи, но несколько обветшала. Ее Лидочке подарил сам Товстоногов. Актриса этого не скрывала, но скромно молчала.

— Разрешите? — протянул руку Борис.

— Пожалуйста, она мягкая как шелк.

Борис раскрыл сумочку, аккуратно прощупал ее. Ему показалось, что с одной стороны под пальцами утолщение. Он внимательно вгляделся в шов в верхней части и увидел, что он нарушен, но тщательно заштопан.

— Виталий Николаевич, — обратился Борис к собеседнику, — взгляните сюда. По-моему шов нарушен, и здесь, если хотите, тайник.

— Что вы говорите! — восхитился проницательностью сыщика тот. — Тысячу раз держал в руках эту сумочку и ничего подобного не замечал.

— Я вынужден вспороть шов и извлечь оттуда документ в вашем присутствии. Вы не будете возражать?

— Поразительно! Поразительно! — единственное, что мог ответить балетмейстер, глядя, как Петраков подошел к столу и готовится к операции. — Я полагал, что подобные штучки проделывают только в романах Конан Дойла и Агаты Кристи.

Петраков вытащил из кармана перочинный нож, раскрыл острое лезвие и осторожно надрезал нитки, засунул в образовавшуюся щель пальцы и вытащил оттуда небольшой клочок обыкновенной тетрадной бумаги, пожелтевшей от времени. Один конец узкой полоски обрезан извилистой линией. Виталий Николаевич, как завороженный смотрел на действия Петракова.

— Что это? Неужели убийца моей незабвенной Лидочки охотился за этой бумажкой? Но это же обыкновенный ярлык фирмы, как в «Двенадцати стульях»! Они любят такие штучки!

— Ошибаетесь, уважаемый Виталий Николаевич, именно этот документ искал убийца. И вот что в нем написано: «Если вы добрые люди, воспитайте мою крошку. Мальчика зовут Саша, родился пятого октября 1975 года. Копия записки находится у матери мальчика на случай определения ее материнства, и что мальчик жив. Простите меня».

Балетмейстер не верил своим ушам. Он некоторое время молчал, затем сказал:

— Это полный отпад, как выражается сейчас молодежь, более того, двойной отпад! Лидочка, как ты могла?

Неожиданно Петраков насторожился. В коридоре невнятно раздался топот ног, он нарастал.

— Спрячьтесь за тумбу стола, быстро! — резко сказал Петраков.

Балетмейстер ошалело глядел на Петракова, тот жестко, с силой осадил его левой рукой, в которой держал записку, правой выхватывая из кобуры пистолет. Балетмейстер рухнул на пол и вовремя: дверь молниеносно распахнулась, и ударил выстрел. Пуля впилась в стену на уровне груди, недавно стоявшего на ее пути танцора.