Владимир Нестеренко - Дорога на плаху

— Я думаю, это наш с тобой человеческий долг и долг офицеров, — по отечески тепло говорил генерал. — У тебя, сынок, есть какая-нибудь просьба?

— Я бы хотел увидеть Евгению, — несмело сказал Борис, — но как найти повод.

— Я попробую устроить. Рябуша и Евгения придут к тебе с радостью. Кстати, тебе положена сиделка, как во всем цивилизованном мире. Тем более что твоя охрана сегодня снята. У меня все, сынок, выздоравливай и — в строй. Я тебя жду. До свидания. Пей сок.

— До свидания, Сергей Петрович, и спасибо за заботу.

Борис спал, когда в палату ранним вечером осторожно вошли Наталия и Константин Рябуша.

— Вам не повезло, — больной спит, — как сквозь вату услышал он голос медсестры и открыл глаза. Перед ним стояли в растерянности незнакомые пожилые люди.

— Вы супруги Рябуша, — догадался Борис, ища глазами третьего человека, которого больше всего хотел видеть. — Присаживайтесь, я проснулся.

— Да, мы отец с матерью Евгении, — сказал мужчина. — Нам звонил помощник Сергея Петровича и сказал, что у вас есть для нас хорошие вести.

— Совершенно верно, но я хотел бы сказать об этом лично Евгении.

— Она не смеет показываться вам на глаза.

Искреннее разочарование блеснуло в глазах молодого человека.

— Жаль. Но ей нечего меня стесняться. Она ни в чем не виновата.

— Вы так думаете?

— К такому выводу пришло следствие под руководством генерала.

Усевшийся было на стул Рябуша, сорвался с места и бросился в коридор.

— Женя, Женечка, молодой человек, Борис Петраков лично хочет тебя видеть и сказать очень важное и радостное решение. Пройди в палату. Я очень прошу!

Евгения, одетая в белый больничный халат, несмело вошла в палату.

— Здравствуйте, Борис, — сказала она, ослепляя его грустной синевой своих глаз. — Как вы себя чувствуете?

— Здравствуйте, Евгения, превосходно! Хотя генерал утверждал, что мне нужна сиделка. — Борис готов был второй раз за сегодняшний день вскочить и броситься навстречу девушке. — Проходите и садитесь поближе. Я не могу громко говорить, а мне надо сказать вам важное, — он улыбнулся девушке так тепло и просто, что у той навернулись на глазах слезы, от которых молодой человек в свою очередь взволновался, как и присутствующие здесь ее родители. — Успокойтесь, Евгения, вам более ничто не грозит, следствие пришло к выводу, что вы не виновны.

— Меня не будут судить? — удивленно вскинула глаза Евгения.

— Да, выражаясь официальным языком: вы социально неопасный человек. — Борис заметил, как Наталия Михайловна вытирает платочком навернувшиеся слезы, удивляясь доброте этой женщины, преданности своей дочери, попавшей в беду, о подлинной сути которой она, конечно, не догадывается, если Евгения не призналась от кого у нее второй ребенок. Судя по тому, что Рябуша не звонил генералу на этот счет, а Борису пришлось добывать доказательства тайной связи — не призналась. И хорошо.

— Я согласна, что не опасна для общества. Но если меня не будут судить, значит, вы знаете причину моего несчастья?

— Я могу заверить на все сто процентов, что с вами такое никогда больше не повторится.

— Это ваше заключение или врачей?

— Совместное.

— Но я хочу знать причину, — Евгения настойчиво смотрела прямо в глаза Борису, и тот с волнением держал ее требовательный взгляд, не потому, что с генералом решено: категорическое нет огласке, а потому, что ему приятно видеть синеву ее глаз, проникающую в его сердце и обезболивающую его рану. Но он видел, как напряженно ждут ответа ее родители.

— Причина — случайное стечение обстоятельств, которые уже никогда не повторятся.

— И все же этого объяснения мне недостаточно, — настойчиво сказала Евгения. Но Борис был неумолим.

— Мне больше нечего сказать, милая Евгения. Вам надо поскорее забыть весь этот кошмар и начать новую жизнь.

— Женечка, Борис прав, — мягко сказала мама.

— Никакой новой жизни теперь быть не может, — сердито сказала Евгения, — вы что-то скрываете.

— Женя, о чем ты, девочка моя! — воскликнул отец. — Борис прав, тебе надо все забыть.

— Но как это сделать! — выкрикнула девушка, и слезы ручьем хлынули из ее прекрасных глаз.

— Евгения, поверьте, я искренен! — страстно, насколько хватило сил, сказал Борис, и поморщился от боли.

— Женя, своей несдержанностью ты делаешь больно своему спасителю.

— Не только я, генерал — главный спаситель, — тихо произнес Борис.

— Простите меня, Борис! Я возьму себя в руки, — страдая всей душой, выдохнула Евгения.

— Напротив, ваше поведение говорит о чистоте вашей души. Но она сейчас у вас изранена незаслуженно, и я рад принять участие в ее исцелении. — Он преданно смотрел ей в глаза, отчего девушка смутилась, а мать с отцом растерянно переглянулись. От внимания больного не ускользнула ни одна деталь в поведении собеседников, и он устало смежил веки.

— Мы вас изрядно утомили, — виновато сказал Константин Васильевич, — потому все разговоры прочь. Вам надо отдыхать, но знайте, мы премного вам благодарны за ваш труд, за ваши справедливые выводы и готовы день и ночь опекать вас.

— Спасибо, я не откажусь, если Евгения иногда будет навешать меня.

— Ты согласна, дочка?

— О, я с радостью соглашусь на дежурство. У вас же здесь нет родных?

— Нет, завтра приезжает моя мама.

— Я готова ухаживать за вами до ее приезда, — решительно сказала Евгения, — если можно.

— Конечно можно, — тихо ответил Борис, — в хирургии почти за каждым оперированным следят родные. Вот только предупредим доктора. Для медиков это неоценимая помощь.

— В таком случае я разыщу доктора, — сказал Константин Васильевич и вышел из палаты.

Вопрос с сиделкой был решен положительно, и супруги Рябуша, попрощавшись с Борисом, пожелав ему быстрого выздоровления, ушли. Евгения проводила родных и вернулась в палату. Борис дремал. Евгения осторожно прошла к стулу, опустилась на него.

— Смелее, Евгения, я еще не сплю. Расскажите мне о своем детстве, учебе в школе. Я люблю слушать.

— Но вам надо больше спать. Так сказал доктор.

— Он прав, но под музыку ваших слов я быстрее усну.

— Я плохая рассказчица.

— И все же, с какого возраста вы помните Красноярск?

— О, все мое детство прошло в военном городке. Я любила смотреть, как маршируют солдаты, как они ездят на огромных машинах с ракетами под командой моего папы. Он был комбатом. Я знаю, его очень любили солдаты, и это являлось предметом моей гордости. Я так люблю своего папу. Потом он служил в каком-то секретном управлении. И только когда вышел в отставку, мы переехали в Красноярск. Здесь я училась в старших классах.

— Значит, вы хорошо знаете город.

— О, конечно.

— Будете моим гидом, когда я выздоровею.