Владимир Нестеренко - Дорога на плаху

— Я не знаю, уместно ли это, — насторожилась Евгения. — Мне бы вообще не стоило показываться на людях, — с горечью закончила девушка.

— Я напрасно беспокоюсь о далекой перспективе, — в голосе больного звучало сожаление, он упрекнул себя: не надо гнать лошадей, девушка слишком удручена несчастьем, и вряд ли скоро вступит в какие-либо отношения с мужчиной. Доверие к сильной половине утеряно так же, как и вера в себя. Ее согласие дежурить у его постели — всего лишь дань долгу.

В палату вошла медсестра и громко сказала:

— Больной, как самочувствие?

— Я не больной, я раненый, — возразил Борис.

— Не все ли равно? — поджала губы медсестра. — Давайте, измерим температуру, потом я сделаю вам укольчики, чтоб лучше спалось. — Она сунула термометр в правую подмышку, — через пять минут загляну.

Когда медсестра ушла, Евгения сказала:

— Борис, я не смею вас отвлекать ото сна разговорами. Я буду молчать и даже выйду в коридор. Если вам понадобится помощь, вы позовете меня.

— Хорошо, но я хочу пить. Доктор разрешил пить сок.

— Я с удовольствием вас напою.

Евгения распечатала упаковку, налила сок в стакан и поднесла к губам Бориса, слегка приподняв голову. Парень сделал несколько глотков и с благодарностью посмотрел на Евгению.

— Спасибо, — прошептал он.

— Пожалуйста, Борис, — ей нравилось произносить его имя, — теперь вам надо уснуть.

— После уколов.

Вошла медсестра, вынула термометр, внимательно посмотрела.

— Все, никаких разговоров и бодрствования, у вас повышенная температура. Спать! — Она проворно ввела Борису лекарство и удалилась.

Молодой человек уснул через несколько минут. Время для размышлений у Евгении предостаточно. Она смотрела на спящего и ругала себя за то, что после разрыва с Анатолием, как в омут кинулась в объятия Костячному, и еще раз убедилась в своей неполноценности и уж теперь до конца дней своих останется одна, не допустит к себе ни одного мужчину. Нет, она не была на них зла, не причисляла всех к племени негодяев. Она любила своего отца, видела, как он любит и защищает от неприятностей маму, как внимательно и с участием относится к их семейству генерал. Евгения не сомневалась, что он разгадал ее тайну, но при этом не сообщил о своем открытии даже отцу, что тревожило. Вежливо вел себя на допросах Борис Петраков. Он не скрывал своей радости, когда Евгению освободили из-под стражи и еще тогда сказал ей, чтобы она ничего не боялась. Он так пристально смотрел на нее, словно собирался запомнить ее черты лица.

Почему же она поторопилась с Костячным, а не сделала выбор, скажем, на таком приятном парне, как Борис Петраков. Костячный напоминал ей Анатолия, ведь она любила своего мужа. А теперь? Ей не повезло в личной жизни. И коль ее спасли от гибели и заставили жить, ей следует все события оставить в прошлом и посвятить себя какому-то делу. Например, борьбе с бандитами. Поступить на юрфак и стать следователем. Для незамужней и бездетной женщины это дело подойдет как нельзя лучше.

«Размечталась, — оборвала себя Евгения, — кто же примет на юрфак такого человека, как я. Скорее я попаду в разряд изгоев, чем в следователи. Смерть младенца будет долго идти за мной по пятам, и сидеть мне безвылазно в своей норе. Никуда не высовываться».

Размышляя таким образом, Евгения чувствовала себя не лучшим образом, и дежурный хирург, делая вечерний обход, узрел депрессивное состояние сиделки. Расспросив, кем она приходится больному, настоял на том, чтобы она отправилась домой.

— Вам лучше навещать больного днем, — мягко говорил доктор. — Состояние у него нормальное, он все равно будет всю ночь спать. И я не вижу смысла сидеть возле него.

Евгения ушла. Ей было больно сознавать, что она не нужна даже в качестве сиделки, и решила больше не появляться в больнице.

— Женя, ты оставила Бориса? Почему? — спросила встревоженная мама.

— Дежурный хирург нашел, что мое состояние депрессивное, и я не гожусь в сиделки. Я вообще ни на что не гожусь! — воскликнула Евгения, разрыдалась и убежала в свою комнату, закрылась.

Утром, проведя ночь в полузабытьи, вопреки своей воле, она подхватилась и поехала в больницу, обрадовать Бориса своим появлением. Она протрет влажным полотенцем его мужественное лицо, напоит, накормит. Попробует размять его спину, чтобы избежать пролежней, сделает все остальное, что будет необходимо.

Так все и случилось, как она мечтала. За ночь от продолжительного и глубокого сна Борис повеселел. Чернота стала исчезать с его глаз, лицо посвежело. Борис благодарно улыбался Евгении за заботу. Она отзывалась на его улыбки, но оставалась печальной. Это не ускользнуло от внимательного Бориса, но он предпочел пока ни о чем не спрашивать девушку, предоставляя времени расставить все по своим местам.

Сразу же после обеда в палате появилась приехавшая мама Бориса. Она расплакалась, уткнувшись в шею сына, а он гладил ее правой рукой и успокаивал:

— Все уже позади, мама, все идет хорошо. Через неделю я встану.

Евгения вынуждена была уйти, наскоро попрощавшись.

— Но вы не забывайте меня, Женя! — крикнул он вдогонку.

— Хорошо, — услышал в ответ.

— Кто эта приятная девушка? — спросила мама. — У нее такие печальные глаза.

— Это Евгения, моя бывшая подследственная, которая оказалась ни в чем не виновата, — Борис решил сразу же сказать матери правду.

— Ты к ней не равнодушен?

— Я ничего не знаю, мама. Расскажи мне, как ты?

— Врач предупредил меня: не занимать тебя длинными беседами еще, по крайней мере, сутки. Поэтому я только скажу, что у меня все хорошо, за исключением того, что продукты по-прежнему дорожают. — Она улыбнулась и, ласково глядя на сына, добавила. — Сегодня мы будем молчать, а завтра — наговоримся. Спи, я буду оберегать твой сон, как эта девушка.

— Хорошо. Ты устала с дороги. Тебе бы не мешало вздремнуть.

Он внимательно оглядел маму, выглядела она, как и год назад в его приезд домой, моложаво и симпатично, сохраняя свою прекрасную фигуру, одетую по-дорожному в элегантный брючной костюм.

— Не беспокойся, родной мой, я выспалась в самолете. Но эта девушка Евгения, она из хорошей семьи?

— Да, ее родители очень порядочные люди.

— Ты их знаешь?

— Вчера были здесь.

— Так у тебя серьезные намерения?

— Мама, я ничего не знаю. Они не могли не прийти. Это люди долга, — сын понимающе улыбался своей дорогой маме, зная ее характер, что она не успокоится, пока не выяснит для себя все вопросы.

— Хорошо, я умолкаю. Спи.

— Ты на сколько дней ко мне?

— Как встанешь на ноги, а что?

— Ты взяла отпуск без содержания?

— Да, на производстве затишье. Можно гулять месяцами. Деньги все равно не платят.