Владимир Нестеренко - Дорога на плаху

— Идиоты, нападаем все сразу! — раздался знакомый зычный голос.

Но одновременности нападения не получилось. Двое были уже повержены. Они, конечно, поднимутся, но субъект рвется вперед, к воротам. Лучик света бросился наперерез, но тут же погас, глухо, со стоном чье-то тело врезалось в бетон двора. Путь к воротам свободен, несколько стремительных шагов и… Петраков, как подкошенный, падает. Басом запела натянутая проволока. Черт, ловушка, а нападающие вот они! Он успел нанести ногой только один удар, как его тяжело прижали сразу трое. Посыпались удары. Руки скручены назад и на них щелкнули наручники.

— Тащите его в дом, — приказал хриплый знакомый голос. Бить его перестали и поволокли в открытую дверь.

В просторной комнате вспыхнул неяркий свет, заиграла знакомая маршевая музыка. Петракова усадили в кресло, привязали.

— Капитан, мы от тебя ничего не хотим иметь, только уйди с дороги, не рой яму, — сказал крупный мужик лет сорока, тяжело дышавший, которого Борис тяжело опрокинул на бетон. — Правда, ты нам должен поведать, что удалось тебе нарыть?

— Если я скажу, что у меня пустые руки — не поверите? — усмехнулся Петраков, решивший поиграть в жмурки, уничтожить его они вряд ли осмелятся, так как не знают, с кем он работает.

— Конечно, — грузный мужик налил себе стакан минералки, выпил и, покручивая на пальце пистолет за дужку, приблизился к пленнику. — Ты ведь не считаешь себя дураком, не считай и нас. Кто тебе донес о Спартаковской? Девчонка?

— Зачем это вам, важно то, что о ней знаю я.

— Нам надо убедиться, что только ты.

— Ты только что отделил себя от дураков, поэтому взвесь, сколько глаз видели эту комнату оргий, сколько ног переступало порог? Вспомни и подумай, и тогда не будешь задавать глупых вопросов.

Грузный недоуменно глянул на своих помощников, которые с любопытством смотрели на пленника, ничего не понимая, о чем идет речь.

— Ты хочешь сказать, что кроме той девчонки, что вскрыла себе вены, тут бывали многие?

— Именно, невинные жертвы сексуальных домогательств ваших крестных отцов. Если собрать их родителей и родственников и указать им на вас, мало не покажется.

— Мне наплевать кому, что покажется. Ты нам пообещай убраться с дороги, скажи, что успел узнать, точнее, какими доказательствами располагаешь, уничтожишь их, и мы тебя отпускаем с миром. Нам мокрое дело, да еще с ментом, не нужно.

— Согласен, что не нужно. Если вы меня убьете, дело докатится до генерала Климова. Он так тряхнет всю здешнюю шушеру, что вас прикончат отцы вашего уголовного мирка.

— Никак ты нас пугаешь, парень? — усмехнулся грузный мужик, — а что если я тебе сейчас вгоню под ногти пару иголок?

— А почему бы вас не попугать? Ведь вы пугливы, как крысы. Но генерал Климов не пугало, а реальность. Не я сегодня, так он вас завтра к ногтю, как вошь.

— Ну, хватит, не хочешь по-хорошему, будем по-плохому. Говорят, ты свою зазнобу в Омске оставил, вырвал ее из лап правосудия, а что б ее не травмировала тамошняя пресса, отправил туда, где она сидит. Так вот, уши ей не заткнешь, глаза не завяжешь. Если не согласишься уйти с дороги, то это досье завтра же будет у нее на столе, — бандит швырнул на пол бумаги и перед ногами Бориса рассыпались газетные вырезки подлых статей, содержание которых Борис прекрасно помнил.

По мере того, как мужик излагал, Борис бледнел, а глаза его наливались кровью от ненависти к мерзавцам. Он старался бороться со своими чувствами, пытаясь оставаться невозмутимым и холодным, но этот омерзительный ход своих противников, касающийся его светлой любви к женщине, выбил его из колеи. Он понимал, что преступники, люди без морали и чести, пойдут на все, что угодно, чтобы раздавить человека, но как они могли узнать о его слабости, о его любви? Кто его предал? Борис не знал, сможет ли он вынести пытки, которым собираются подвергнуть его палачи, во всяком случае, он презирал слабость от боли, но то, что они нашли его самое уязвимое место, ударили по нему со всей мочи, и удар этот уже гнул его, как тростинку, ломая волю, он уже почувствовал. Он представил, как прочитанные Евгенией тексты убивают ее наповал, как в отчаянии она теряет рассудок и бежит к Иртышу.

— Не-е-е-е-т! — дико взревел Борис. — Не-е-т! Только не это! Убейте меня! Вы, мерзавцы! — Борис принялся остервенело ругать своих врагов самыми низкими словами, какие только знал, в надежде, что кто-то из них не выдержит оскорблений и замочит его здесь же, связанного. Но его недруги молчали, и когда поток брани иссяк, услышал саркастический смешок грузного мужика:

— Ха-ха-ха! Как тут не будешь уважать своих паханов, которые находят такие штучки, что разят наповал иных храбрецов! Этот готов даже умереть. Чудеса! Вот как надо работать, а мы все кулаком, да каленым железом. Это хороший знак. Короче, наш тебе ультиматум: ты отдаешь весь собранный компромат, касающийся деятельности известных тебе лиц, уходишь с нашей дороги навсегда, иначе твоя женщина получает это, — он брезгливо пнул пакет с рассыпавшимися газетными вырезками.

— Где гарантия того, что, отдав вам собранные улики, вы не будете меня шантажировать и дальше?

— Этого я тебе сказать не могу, не уполномочен.

— Я уполномочен, — раздался вдруг знакомый голос, и из второй комнаты вышел усатый, смуглолицый мужик из коллекции портретов Олеси, уверенный в том, что Петраков сломлен, можно без боязни светиться и диктовать свои условия. — А уполномочен заявить то, что пока сыщик проводил все свободное время во флигельке, в СИЗО был зарезан неизвестным лицом много знающий фиксатый. Девчонка Олеся так напугана, что ничего не может сказать полезного следователю. Словом, все улики на стол, и твоя женщина ничего не узнает о себе более того, что знает, во всяком случае, от нас.

— Что значит, от нас? Кто меня предал? Лиля?

— Это наш секрет.

— Хорошо, Подшивалов, я не могу допустить, чтобы из-за такого низкого человека как ты, пострадала невинная. Я отдам тебе фотопленку и сматываю удочки, но знай, я с тобой рассчитаюсь лично.

— Чудак человек, — развел руками Подшивалов, как бы обращаясь к мужикам, — неужели он не понимает, что с человеком может произойти несчастный случай со смертельным исходом, то же самое с его женщиной, наконец, с матерью. — мужики дико заржали, а Подшивалов хлестко сказал: — Имей в виду, Петраков, все сказанное не просто угроза, как ты изволил выразиться, это реальность. А сейчас поехали за твоим уловом.

— Сегодня ничего не получится. Завтра я принесу все, скажи куда.

— Прямо мне в кабинет, и упаси тебя Бог, делать зигзаги. Отпустите его.

Бориса развязали.

— На прощание хочу, не без удовольствия, рассказать, как мы тебя выследили. — Тут в околотке, у нас все схвачено и все оплачено. О каждом новом человечке доносят. Тут хорошая организация, куда ты полез? Ну, да ладно. Как там у Горького: безумству храбрых поем мы песню!.. Проваливай.