Александр Бушков - Темнота в солнечный день

– Фу, дурак!

– Я не дурак, я родом так. Пора привыкнуть… Боевая подруга ты наша или уже где? О! Шейк! Пошли подрыгаемся?

Завершились танцы как обычно: когда главный лабух объявил, что следующий танец – последний, толпа негодующе взвыла. Это тоже был ритуал: все прекрасно понимали, что танец и в самом деле последний, знали, что других не будет, хоть искричись, но так уж полагалось. Стали расходиться, сбившись толпой перед узенькой проходной.

– Ага, стоят орелики… – процедил Батуала.

Метрах в пяти от входа торчал длинный с тремя приятелями. Вполне возможно, где-то поблизости затаилось и подкрепление, но и они были не пальцем деланы: Барабас вышел с ними, а Леший и еще двое покуривали в боковой аллейке, делая вид, что они тут совершенно ни при чем и знать не знают, что назревает.

Доцент, как вызванный на дуэль, вперевалочку шел первым, согласно тем же правилам хорошего тона, притворяясь, что не замечет, как компашка длинного выдвигается ему навстречу. Сейчас зацепят, конечно…

– Линяешь?

– А, это ты, борзой, – сказал Доцент словно бы с некоторым удивлением. – Я-то думал, ты к маме побег…

– Не дождешься.

– Тогда к пионерчику?

– Давай…

Сразу стало ясно, что длинный эти места знает: первым двинулся по аллейке, свернул направо меж двойным рядом высоких кустов, еще раз свернул, и они все оказались метрах в ста от танцплощадки, в местечке довольно глухом – круглая полянка, посреди которой в чаше уж сколько лет не действующего фонтана стоял гипсовый пионер, нелепо подняв руку. Так нелепо он выглядел оттого, что когда-то у него в руках был горн, но его давно кто-то отломал и уволок на память, еще до того, как их кодлу стали пускать на танцы. Полянка, не асфальтированная, заросла высокой травой – очень даже удобно, если случится падать. Одинокий фонарь под жестяным колпаком давал ровно столько света, сколько необходимо для правильной махаловки (в ином темном месте можно ненароком и своему заехать, как-то неудобно получится).

Все в порядке. Подкрепление и точно объявилось – с обеих сторон, но счет равный, шестеро на шестерых, еще на танцплощадке Доцент переправил Горыныча Лорке в сумочку и велел ждать их у одной из боковых калиток, где они все и должны были собраться, если придется уходить врассыпную.

Зажигать будет, конечно, Длинный… Ага, идет. Остановился перед Доцентом и спросил без всяких эмоций, как опытный махальщик:

– Так ты чё, слов не понимаешь?

– Где слова, а где хрюканье…

– Это кто хрюкает?

– Ну не я ж.

– Но ты борзой… – хохотнул длинный.

– Не бери в голову, бери строго за щеку.

Опаньки! Доцент успел даже ощутить некоторую скуку – Длинный не в лоб ему попытался заехать, а махнул раскрытой ладонью снизу вверх. Еще одна жертва распространенного заблуждения: будто достаточно сбить с очкастого очки, чтобы он стал совершенно беспомощным, которого можно метелить двумя пальцами. А это не в отношении всякого очкарика срабатывает. Особенно если у него, как у Доцента, всего-то минус полтора…

Очки, разумеется, слетели. И скучать стало некогда: Доцент ответил коротким в глаз, получил сам, ответил, получил… Эх, мелькали кулаки посреди месяца августа! Правильная была махаловка: никто не пинался по яйцам, не вытаскивал приблуду вроде ножа или кастета, не разменивался на мат. Двенадцать гавриков словно плясали вокруг пионерчика неведомый Большому театру балет, с хриплыми выдохами и деловитым хаканьем награждая друг друга смачными плюхами, зорко следя, чтобы не пропустить удар под дых.

Сразу с двух сторон пронзительными трелями залились милицейские свистки, но довольно еще далеко. Забаве пришел конец – обе стороны это моментально поняли и, сгоряча обменявшись еще парочкой ударов, кинулись врассыпную в ту сторону, где свиста не слышалось. Троица, проломившись сквозь кусты – здешнюю географию они знали назубок, – выскочила на асфальтированную дорожку и быстрым шагом направилась к той самой калитке, у которой ждала Лорка. Свистки вскоре замолчали – мусора их не успели заметить и прекрасно сообразили, что гоняться наугад бессмысленно. Не всегда, конечно, так хорошо оборачивается, но на сей раз погоню очень быстро стряхнули с хвоста и теперь шагали не особенно и торопливо, как самые мирные граждане, культурно возвращавшиеся с танцев…

…Времянки, пожалуй, найдутся в каждом сибирском частном доме, и маленькие, и большие. Особенно в тех, где нет электроплит (а они в частном секторе мало где сыщутся) и еду готовят, как сто лет назад, на дровах и угле. Гораздо практичнее готовить как раз во времянке, на маленькой печке, не такой прожорливой. Да и электроплитку можно поставить (что троица первым делом и сделала год назад, подыскав среди объявлений на столбах «Сдам времянку» подходящий адрес).

Времянка у бабы Стюры была, можно сказать, капитальная: домик не в одну комнатку, а в две. Поставил ее еще лет пятнадцать назад покойный дед – дочка как раз привела мужа, и молодым хотелось вдоволь побеситься без чужих глаз и ушей. Потом они уехали в Манск, и баба Стюра там только готовила.

Второй год им здесь жилось не хуже, чем какому-нибудь заокеанскому буржую на загородной вилле. К тому, что они сюда возят девочек, баба Стюра относилась с полным пониманием: на то и молодежь, чтобы перебеситься. Парень не девка, в подоле не принесет. Да и польза от них, кроме денег, была немалая. И все хлопоты по огороду взяли на себя (что им стоило, трем молодым здоровым балбесам?), и дрова с углем разгружали на раз, а самое главное – обеспечили бабе Стюре полную житейскую безопасность. Собаки у нее не было, так уж сложилось, и окрестные шманки до их появления хулиганили по мелочам, но часто лазили в огород, привязывали к окошку гайку на леске и, укрывшись на той стороне улицы, барабанили посреди ночи, свинью выпускали из сараюшки из чистого озорства, вообще доставали, как умели, а фантазия у них была богатая.

Появившись здесь, троица это дело решительно пресекла. Сначала, как люди гуманные, вежливо объяснили местным огольцам, что отныне баба Стюра под их покровительством и защитой и ее дом следует обходить десятой дорогой. Шманки сначала не поняли. Тогда в один прекрасный летний вечер к тому месту, где они кучковались, подкатили шесть мотоциклистов, объяснили уже пожестче, с легоньким рукоприкладством, пообещали в случае чего этим не ограничиться и сотворить с ослушниками такое, что сказать противно, а уж на заборе написать… Ни один забор не выдержит, обвалится. Вот после этого баба Стюра жила без малейших хлопот и в квартирантах души не чаяла, частенько благодарила доброй самогоночкой, а порой, когда привозили что-то требовавшее готовки, и ужин им стряпала, для банкета вроде сегодняшнего. Одним словом, правильная была бабушка, постояльцы, в свою очередь, нарадоваться на нее не могли. Здешний участковый, поначалу исполнившись бдительности, вскоре убедился, что от новоселов ни вреда, ни криминала, и уже не захаживал выискивать зорким оком нарушения и непорядки. Все были довольны, всем было хорошо и уютно… Живи – не хочу.