Александр Бушков - Темнота в солнечный день

– Мне на работу пора…

– Мы вам справочку выпишем… – и улыбнулся уголком рта. – А может, обернется и так, что на работу вам идти не придется, пойдете совсем в другое место…

– А в чем дело-то?

– Ознакомьтесь. – Майор протянул ему казенный бланк, где там и сям было что-то вписано от руки. Митя его прочитал вдумчиво и с неподдельным интересом: впервые в жизни знакомился с ордером на обыск, к тому же выписанным на его квартиру и на него в качестве «проживающего». Вернув казенную бумагу, пожал плечами:

– С чего вдруг обыск-то?

– Прокуратуре виднее, – бесстрастно сказал майор. – Так как, будете подчиняться законным требованиям сотрудников милиции или сопротивление окажете?

Митя пожал плечами, решив проделывать это как можно чаще – пусть уж таков и будет сценический образ:

– Да нет, зачем сопротивляться… Только справочку напишете обязательно?

– Напишем, – пообещал майор. – Собаку заприте. Минуту! У вас ведь окна на обе стороны дома выходят?

– Ну.

– С обеих сторон под окнами стоят сотрудники. Так что выбрасывать что-то бесполезно.

Митя пожал плечами:

– А зачем мне что-то из окон выбрасывать? Я сейчас.

Он закрыл дверь, рявкнул Пирату команду, и тот привычно направился на кухню. Закрыв его там и опустив на стеклянную дверь занавеску, Митя быстро выглянул в окно большой комнаты. И точно, внизу, неотрывно глядя вверх, стоял человек в штатском. Ну, так. Четверо, да еще двое под окнами, да еще два водителя (вон они, два лунохода, «бобик» и «жигуль») – что ж, можно гордиться собой, неслабую командочку выставили против его скромной персоны, никто из кодлы до сих пор такого почета не удостаивался… Тики-так.

– Пожалте, – сказал он, распахнув дверь и отступив.

Трое прошли в большую комнату, мимолетно, цепко оглядываясь. Карпухин замыкал шествие.

– Паспорт предъявите, – распорядился майор.

Чего не сделаешь для хорошего человека? Митя достал из почтарской сумки свою паспортину, давно уже не краснокожую, как у классика, а темно-зеленую. Паспорт майор просмотрел бегло и преспокойно упрятал во внутренний карман пиджака. Без улыбки пояснил:

– Может быть, отдам по завершении визита, а может, и не придется отдавать. В общем, пока у меня побудет…

– Товарищ майор… – сказал Карпухин, такое впечатление, с легкими просительными нотками в голосе. – Договаривались…

– Да ладно, помню, – поморщился майор. – Давайте. Только не затягивайте особенно, что тут в психологию играть…

– Пойдем, Дмитрий, поговорим, – сказал Карпухин, кивая на дверь в Митину комнату.

Митя вошел первым. Карпухин (пару раз бывавший по пустякам в большой комнате, но ни разу не заходивший в эту) огляделся не без любопытства. В первую очередь зацепился взглядом за застекленные фотоснимки:

– Порнографию навесил…

– Ну какая ж это порнография? – пожал плечами Митя. – Кадры из фильмов советского кинематографа, до сих пор идущие в советском прокате. Как писали на дореволюционных книгах, дозволено цензурой. Это ж «А зори здесь тихие», не узнали?

Карпухин присмотрелся:

– Вообще да… Только я на него ходил, когда он шел уже недели две, и от бани остались одни огрызки… Тоже у киномехаников покупал?

– Да так, обменом досталось…

– А вторая что за голенькая?

– «Последняя реликвия».

– Не видел.

– Зря. Хороший фильм, приключенческий.

– Я приключенческие не люблю, – отмахнулся Карпухин. – У меня в жизни приключений выше крыши, из-за вас в том числе… Если ты такой кинолюбитель, что одних голых повесил? Есть же у нас актрисы – и красивые, и не заголяются. Наталью Варлей взять или Людмилу Савельеву…

– Эти как-то больше в моем вкусе, – сказал Митя безмятежно.

И подумал: мусор есть мусор. Вместо того чтобы сразу взять кота за яйца, психологические подходцы крутит, издалека начинает, комиссар Жуф аюканского розлива…

– Тариш капитан, – сказал он, в очередной раз пожав плечами, и кивнул на дверь: – А с чего бы это вдруг уголовка по мою душу, да еще в таком количестве? Им-то я где дорогу перешел? Мы, сами знаете, как-то по «хулиганке» в основном ходим, главным образом совершенно безосновательно…

– Выломился ты, обормот, за «хулиганку», – проворчал Карпухин. – Достукался, Змей Горыныч долетался, Соловей-Разбойник досвистелся, а ты вот допрыгался… Сам не догадываешься?

– А я что? – пожал Митя плечами. – Я ничего…

– Вот тебе и ничего… У тебя что, и сесть не на что?

– Да на диван разве что, – сказал Митя, усаживаясь и доставая сигареты. – Привык я как-то на нем обитать, без всяких стульев.

– Привык… – ворчал участковый, усаживаясь. – И дивен завел какой-то идиотский, сядешь – колени выше ушей… Ну ладно, раз ты тут дымишь вовсю, я тоже закурю. Наган где?

– Какой еще наган? – пожал Митя плечами.

– Которым ты вторую неделю перед всей кодлой хвалишься. Вот интересно, патроны, две штуки, еще не отстрелял? Поленился бы ты далеко за город отъезжать, в глухомань. А по сводкам, я смотрел, никаких выстрелов за последнюю неделю не отмечено. Выстрел в городе – ЧП нешуточное, мимо сводок никак не прошло бы… Полное впечатление, ты так и не понял, во что вляпался, придурок малолетний. Ордер читал?

– Ну, читал…

– «Нучитал», – передразнил Карпухин. – Читал, да плохо понял. Квартиру они сейчас обыщут так, что любую булавку найдут, не то что наган. А зная, что ты безалаберный, как вся ваша компания, зуб даю: наган у тебя сейчас лежит… – Он кивнул на старенький комод, Митин ровесник. – Вон там хотя бы. Или в шкафу где-нибудь. Не стал бы ты для него толковый тайник мастерить: вы ж, корявые, все недозволенное чуть ли не на столе держите. Типа финок, которые у каждого второго, не считая каждого первого. И у тебя ведь где-то валяется. Кстати, это будет еще одна статья. Благодушие такое у вас оттого, что никто, в общем, ради ножиков не станет огород городить и ордер выписывать – разве что в кармане найдут, когда по другому чему-нибудь задержат. Вот ты, могу поспорить, и привык, что дома можно чуть ли не на виду держать черт знает что. Вот только огнестрельное оружие – это уже совсем другой подход… И статья другая, потяжелее вашей любимой хулиганки. Сколько в прошлом году Тимохе влепили, когда после драки в парке повязали с обрезом под пиджаком? Хоть и незаряженным, но исправным? Не забыл ведь?

– Пятерик, – угрюмо сказал Митя.

– Пятерик строгого, – уточнил Карпухин. – А строгий – это не общий, на который ваша братия по «хулиганке» и идет, если статей потяжелее в довеске нет… Вот и тебе, Дмитрий, светит как минимум пятерик строгого. И не факт, что тебя под подписку о невыезде на свободе оставят. Майор взял «бобик» с арестантским отделением, а мог бы и простой «жигуль» взять. Неспроста… Как бы не уехать тебе в этом «бобике». Твою мать! – выдохнул он в сердцах. – Митька, у меня на тебя зла не хватает, когда я смотрю, как ты сам себе жизнь корежишь! – Он обвел взглядом книжную полку под потолок, пишущую машинку на столе. – Ты ж, обормот, другой жизнью жить должен. Не этой твоей нынешней. Вон сколько книг, полки ломятся. Стихи пишешь… Нет, влез в дурацкую местную блатату по самые уши и сидишь там, как свинья в грязи… Пятерик строгого, – повторил он с расстановкой. – После такого жизнь идет наперекосяк и рассыпается в мелкие дребезги. И хрен ты развяжешься потом с зоной. Катай вон сумел, так он один на тыщу… А у тебя стержень не тот, если вообще есть должный стержень, в чем я крепко сомневаюсь. – Он присмотрелся к Мите, хмыкнул: – Ты ведь ох какой не дурак, все понял. Притворяешься героическим партизаном на допросе в гестапо, а очко-то заиграло! Заиграло, чего там. Я в милиции двадцать два года, навострился определять, когда человек спокойный как удав, а когда у него очко играет… Ну ты понял, что влип крупно?