Александр Бушков - Темнота в солнечный день

– Предположим… – вовсе уж угрюмо сказал Митя.

– А наганчик у тебя где-то здесь… – скупо усмехнулся Карпухин. – По лицу видно… Ну вот что, Митька. Я тебя, придурка жизни, могу и вытащить. Исключительно потому, что тебе, если рассудить по уму, другая судьба положена. Без всякой кодлы, ножиков в кармане и подломанных киосков. И для этой другой судьбы ты еще не накопал окончательно. Не поздно на другую тропку свернуть. Не будь я в этом уверен, я бы с тобой разговоры не разговаривал и не старался бы вытащить. Понял? Я не добренький, мне просто смотреть противно, как ты себя гробишь. – Он тщательно загасил окурок в фирменной Митиной пепельнице, крышке картера от первого Митиного мопеда, по неопытности угробленного три года назад. – Знаешь, не так уж редко случалось, что человек вовремя сворачивал с дурной дорожки после хорошей встряски. Авось для тебя эта история с наганом той самой полезной встряской и будет… Очень хочу надеяться. Добрые советы слушать готов? А то майор там может и терпение потерять.

– Чего ж не послушать, – сказал Митя.

Вся его поза выдавала тоскливую безнадежность: ссутулился, свесил руки меж колен, понурил голову…

– Слушай внимательно, – сказал Карпухин. – Есть такая штука – добровольная выдача. Слышал?

– Краем уха, – уныло отозвался Митя, не меняя позы.

– А теперь слушай в оба. Они, – Карпухин мотнул головой в сторону двери, – особо не горят желанием непременно тебя законопатить на зону. Ты, в конце концов, не уголовник – так, мелкая сявка, блатарек дворовой… я с майором поговорил, он мужик ничего… Натворить ты с этим наганом ничего не успел, может, еще и не стрелял даже, и те два патрона так и лежат… Короче. Он тебе оформляет добровольную выдачу. Ну, обыск все равно проведут, конечно. Но от зоны ты отвертишься, даю тебе честное слово. Совсем от суда не отвертеться – все же не ножик, а огнестрельное оружие… Но получишь условное, и поменьше пятерика. Я так прикидываю по своему опыту, года три. А это всяко лучше зоны – в особенности если будешь эти три года держаться тише воды ниже травы. В вуз, конечно, не пустят – да ты ж и не рвешься… Это у тебя первый такой залёт. Ничего за тобой нет, а что есть, то недоказуемо – хитрожопые вы все же, стервецы… Даже ни одного привода нет, на учете в детской комнате никогда не состоял. Биография чистая. Характеристику на работе тебе напишут хорошую, как думаешь?

– Напишут, – сказал Митя. – За три года ни прогулов, ни выговоров.

– Ну вот. Тоже в плюс. Получаешь хорошо, денежки на адвоката, помимо государственного, хватит. В общем, отмотаешься условным. И бросишь, я надеюсь, прежнюю дурь. Да, и продавца сдашь, само собой. Тоже в плюс пойдет. Вот такой расклад. Думай побыстрее, некогда рассиживаться, не у тещи на блинах. Они там могут и подумать, что я тебя долго уговариваю, ты упираешься, терпеж потеряют… Ты парень умный, решай быстренько.

Митя поднял голову и взглянул на участкового, сидевшего с хмурым, напряженным лицом.

– А точно условным обойдется?

– Слово офицера, – сказал Карпухин. – А я им не разбрасываюсь. Будь вместо тебя кто-то другой из вашей кодлы, я бы, честно признаюсь, не стал бы благотворительность разводить. А тебя вытащу. Не ради тебя, дурака, а ради того человека, которым ты можешь стать, если вовремя за ум возьмешься. Ну? Думай быстренько.

– Ну, если уж слово офицера… – сказал Митя. – Рискну поверить.

– Вот и порядок, – облегченно вздохнул Карпухин и неторопливо встал. – Пошли?

Он вышел в большую комнату первым. Троица мусоров уже успела там удобно разместиться: майор сидел в единственном стареньком кресле у столь же старенького столика, выложив на него рыжую папку из кожзаменителя и авторучку, двое разместились на диване, где прежде спал брательник. При их появлении, видно было, оживились.

– Вот, товарищ майор, – сказал Карпухин. – Гражданин Нестеров хочет сделать добровольную выдачу…

– Есть мозги у гражданина Нестерова, – кивнул мэнор. – Ну, делайте тогда.

Распахнув шкаф, почти пустой – брательник, понятно, увез в Шантарск все свои пожитки, Митя нагнулся, достал из-под старого ватника наган и, держа за ствол, рукояткой вперед протянул майору. Старенький был наган, вытершийся добела, деревянные щечки рукоятки изрядно выщерблены.

Майор сцапал револьвер, как собака кость, честное слово. Привычно, сразу видно, взвесил на ладони. Лицом он, как и положено опытному мусору, тем более из уголовки, владел отлично, но Митя все же отметил промелькнувшее удивление. И прекрасно знал, чем оно вызвано: наган был гораздо тяжелее обычного. Ничего удивительного для того, кто знал, в чем фокус: неведомый умелец, хорошо с этим наганом поработавший, отсоединил боковинку справа и залил внутрь, где раньше пребывали пружины (какие именно, Митя, в оружии не разбиравшийся, понятия не имел, знал только, что из-за них взводился курок и вертелся барабан), расплавленного свинца.

Майор попробовал провернуть барабан. Барабан не провернулся. Это было технически невозможно; в ствол был забит металлический штырь, проходивший через верхнее гнездо барабана и упиравшийся в то отверстие, через которое бил по капсюлю ударник.

Направив наган дулом вниз, майор попробовал взвести курок. Не получилось. Нажал большим пальцем сильнее – без толку. С чего бы курку взводиться, если ударник был аккуратно спилен и курок намертво приварен. Ну и для пущего изящества в стволе внизу были просверлены две дырки диаметром с полсантиметра каждая, сквозь которые можно было разглядеть тот самый металлический штырь.

Одним словом, привести наган в состояние, когда из него можно было бы стрелять, удалось бы только волшебством, а человеческие руки тут бессильны. Оружие из этого нагана, как из скрипки самогонный аппарат.

Майор вертел наган долго, рассматривал и так и сяк, в конце концов, посмотрев на просвет, обнаружил наконец между передней частью барабана и задней частью ствола штырь, и, надо полагать, в совершенстве изучил конструкцию того хлама, в который боевое оружие превратилось, – ну, разве что свинца не видел.

Упер в Митю прямо-таки бешеный взгляд:

– А где другой?

– Какой – другой? – Митя уже привычно пожал плечами. – Не было никакого другого, только этот. Таким и купил.

– Зачем? – как-то простецки спросил майор.

Митя пожал плечами:

– Перед парнями пофорсить захотелось. Я его положил во внутренний карман пиджака, показывал только ручку с курком, а в руки никому не давал. Раз только вынимал, в лесу, темно было, никто ничего и не понял. А в руки опять-таки не давал. Все торчали. А что тут запрещенного? Мне сказали, если его нельзя опять в боевое состояние привести, ничего тут нет уголовного. Кусок железа, и всё…