Тони Моррисон - Любовь [litres]

Заинтригованные, они попытались себе вообразить вещи, которые Красотка может сделать не задумываясь, невзирая ни на какую опасность. Они даже назвали свой кукольный домик в ее честь – Дворец Красотки. И с тех пор, вместо того чтобы произносить «Аминь» или в знак признания какого-то смелого, умного или рискованного поступка, они, имитируя мужской голос, восклицали: «Приветик, Красотка!»

Помимо слов, изобретенных для своего тайного языка – они называли его «айдагей», – это «Приветик, Красотка!» стало их самым секретным паролем. На «айдагей» они обменивались личными откровениями, сплетнями и шуточками про взрослых. И лишь однажды его использовали, чтобы нанести смертельную обиду подруге.

– Ыт-айдагей яныбар-айдагей! Но-айдагей липук-айдагей бяет-айдагей аз-айдагей йындал-айдагей окош-айдагей кич-айдагей нотаб-айдагей! [60] На «секретном» языке девочек слова произносятся в обратном порядке с добавлением в конце «айдагей», что в данном случае означает: «Ты рабыня, он купил тебя за шоколадный батончик».

– Яныбар-айдагей. Это обидно, Кристин. Назвать меня рабыней. Очень обидно.

– Это я специально. Я ведь думала, что умру без тебя.

– Бедные мы, бедные!

– А что у него было на уме? Чего он хотел?

– Понятия не имею.

– Когда он сдох, я воскликнула: Ура! Ну, наконец! И потом связалась с таким же, как он, старым эгоистичным бабником.

– Ты могла бы остаться тут, если уж так дорожила этим домом. У него было так много женщин, что я сбилась со счета.

– Тебе это было неприятно?

– Конечно.

– А Л. знала, что происходило у него на яхте?

– Вероятно.

– Я давно хотела у тебя спросить. Как она умерла?

– А ты как думаешь? Прямо на кухне.

– Жарила цыплят?

– Не угадала! Тушила свинину!

– Где?

– У Масео. Упала замертво у плиты.

– Она так и не вернулась после похорон?

– Не-а. Я думала, ты приедешь на ее похороны. Мэй тебе не писала?

– Писала, но я тогда жила в обалденной квартирке, и у меня голова шла кругом, спасибо одному гаду.

– Тому доктору?

– Кенни Рио.

– Получил тебя взамен?

– Нет, купил. Как бутылку виски. И знаешь, наступает момент, когда покупать приходится все больше и больше. Я продержалась три года. Мисс «Катти Сарк».

– Ты всегда была ничейной бутылкой виски.

– Как и ты.

– А потом что?

– Как маленькая девочка, все пыталась найти себе место, куда бы не вела ни одна улица.

– Л. так любила говорить.

– Боже ты мой, как же я по ней скучаю!

– Я тоже. Всегда скучала.

– А ведь мы могли бы всю жизнь жить, держась за руки, а не ища повсюду своего Большого Папика.

– А он и был повсюду. И нигде.

– Мы что же, его придумали?

– Он сам себя придумал.

– А мы помогли.

– Угу. Только дьявол мог такого придумать.

– Кто-то же придумал.

– Приветик, Красотка!

Даже на «айдагей» они никогда не могли поделиться друг с другом чувством двойного стыда. Каждая считала ущербной только себя. А теперь, сидя на полу, презрев предательство тела, когда им обеим было что – или нечего? – терять, эти два слова снова перенесли их в прошлое. В то время, когда райской невинности не существовало, потому что никто еще не выдумал ада.

1940 год, они вдвоем идут играть на пляж. Л. собрала для них корзинку с едой, которую они, как обычно, уплетут, сидя в тени и уединении Дворца Красотки – перевернутой рыбачьей лодки, давно позабытой на прибрежной траве. Они выгребли из-под нее мусор, обустроили внутри и придумали название. Там у них лежит одеяло, выброшенный прибоем столик, два сломанных блюдца и неприкосновенный запас провианта: консервированные персики, сардины, банка яблочного желе, арахисовое масло, крекеры. Обе в купальничках. На Хид – один из запасных Кристин, синий с белой оторочкой. А на Кристин – раздельный желтого цвета, с широким топиком, закрывающим грудь и верх живота. Им обеим заплели по четыре косички, чтобы и прически у них были одинаковые. Но у Кристин косички расплетаются, а у Хид нет. Они идут через лужайку перед отелем, и тут одна из них вспоминает, что они забыли взять мешочек со «звездочками». Хид вызывается сбегать за ними, пока Кристин ждет ее в беседке и сторожит корзинку с едой.

Хид вбегает в служебный вход и поднимается по задней лестнице, с восторгом предвкушая предстоящий пикник на пляже и наслаждаясь вкусом своей жвачки. Снизу из бара доносится музыка – приятная и ритмичная, так что у Хид, когда она бежит по коридору, бедра сами собой виляют в такт мелодии. На бегу она натыкается на дедушку своей подружки. Он смотрит на нее. Она смущена – а вдруг он заметил, как она виляла бедрами? – и восхищена одновременно. Это красивый великан, кому принадлежит этот отель и с кем никто на смеет пререкаться. Хид останавливается как вкопанная и произносит: «Простите, пожалуйста, извините!»

Он говорит:

– Где-то пожар?

Она не отвечает. Ее язык пытается отлепить жвачку от зубов.

Он снова задает вопрос:

– Ты дочка Джонсона?

Упоминание об отце помогает – у нее развязывается язык.

– Да, сэр.

Он кивает.

– Как тебя зовут?

– Хид, сэр. – И уточняет: – Хид-зе-Найт [61] Все имена детей в семье Джонсонов «говорящие». Буквально имя Хид-зе-Найт означает: «Имейте в виду, что сейчас ночь» ( англ .). .

Он улыбается.

– Обязательно.

– Что, сэр?

– Ничего. Не важно.

Он трогает ее за подбородок, потом – словно невзначай, с улыбкой – за сосочек. Вернее, точку у нее под купальником, где должен быть сосок, если это место на ее груди когда-нибудь округлится. Хид стоит так, кажется, целый час, но гораздо меньше, чем требуется, чтобы выдуть из жвачки огромный пузырь. Он наблюдает, как у нее изо рта вылезает розовая масса, и потом уходит, все еще улыбаясь. Хид пулей мчится обратно по лестнице вниз. Точка у нее на груди, о которой она и не подозревала, горит и покалывает. Добежав до двери, она так тяжело дышит, точно ей пришлось перемахнуть через весь пляж, а не преодолеть лестничный пролет. Сзади ее хватает Мэй и ругает за беготню по отелю. Потом приказывает помочь ей перенести мешки с грязным постельным бельем в прачечную. Это занимает минуту или две, но у Мэй Коузи есть что сказать девочке насчет ее поведения в общественном месте. Когда она заканчивает свою лекцию о том, как все рады, что Хид дружит с Кристин, и какую пользу эта дружба может ей принести, она со всех ног бежит рассказать подружке обо всем, что произошло и что сделал ее дедушка. Но Кристин уже нет в беседке. Хид находит ее позади отеля у дождевой бочки. У Кристин чем-то заляпан купальник – похоже на рвоту. У нее сердитое осунувшееся лицо. Она выглядит как больная, с выражением отвращения на лице, и старается не смотреть в глаза Хид. А Хид не может вымолвить ни слова, не может объяснить, почему так задержалась. Она понимает, что все испортила. Молча они бредут на свой пикник. И хотя подружки снова ведут себя как обычно – обмениваются выдуманными именами, раскладывают еду на скатерке, – сыграть в «звездочки» им не удается. Потому что Хид их так и не принесла. Она соврала Кристин, что не нашла их. И эта первая ложь – первая из многих последовавших потом – породила у Хид опасение, что Кристин знает о происшествии в коридоре – от этого ее и вырвало. Значит, внутри Хид сидит какой-то изъян. И старик это сразу прознал: ему надо было просто дотронуться до нее, чтобы этот изъян проявился, о чем он заранее догадался, потому что изъян всегда сидел в ней, дожидаясь, когда мужской палец вызовет его к жизни. Но это ведь она его оживила – не старик! Сначала она завиляла бедрами, а уж потом появился он. И теперь Кристин знает про ее тайный изъян и не может на нее смотреть, потому что этот изъян так и прет наружу!