Оуэн Дэмпси - Найдите Ребекку

Кристофер думал о детях всю дорогу в Берлин — как они прижимались к ногам Петры, умоляя о защите, но мать больше не могла их защитить. Он пытался убедить себя, что поступил хорошо, спас жизнь, но ничего хорошего не было. Он плакал, пока вел машину. Думал о мальчике, застреленном в лицо при отбое, и мужчине, убившем Норзена. Думал о Ребекке, стараясь прогнать остальные мысли. Пытался вспомнить старые времена, когда солнечные лучи били в окно кухни его отца, покрывая ее волосы золотом.

На этот раз его ждали. Александра подбежала и сжала Кристофера в объятьях. Каролина вышла из дома с маленьким Стефаном. Александра поцеловала его. Отец обхватил по-прежнему сильными руками. Кристофер взял на руки племянника и обнял Каролину. Боль внутри затихла, отступила. Александра взяла его за руку и повела внутрь. Там возле двери стояли Харальд и Стеффи.

— Добро пожаловать домой, герой, — улыбнулся Харальд.

— Я так рад вас видеть… Жаль, нельзя остаться подольше. Нужно возвращаться в лагерь.

— Да ладно, выпей хотя бы кофе, — сказал отец. Александра потащила его в гостиную. Каролина улыбнулась, обняла его и сказала, что ей нужно идти гулять с маленьким Стефаном. Харальд и Стеффи пошли на кухню. Отец Кристофера закрыл дверь. Александра изменилась в лице.

— О боже, Кристофер. Ты в порядке?

— Конечно. О чем ты?

— Твоя кожа… Ты выглядишь больным. — Она поднесла руку к его щеке. — Холодным и серым.

— Спасибо. Я в порядке. Путь сюда неблизкий. Ты как? Как работа? Наверное, ужасно тоскуешь по Тому.

— Наша нынешняя жизнь — хуже, чем я могла представить.

— Да, времена непростые, — подтвердил отец.

— Папа рассказал мне про лагерь.

— Ты ведь не хотел ей рассказывать?

— Нет… Не знаю. Зачем ей это знать?

— Не могу поверить. Лагерь, созданный для убийства людей? — ужаснулась Александра. Она похудела. На лице появились морщины — в двадцать три года! Взгляд потух, волосы выглядели безжизненными и слабыми.

— Но это правда.

Кристофер взял со стола пустую кофейную чашку и принялся разглядывать замысловатый узор на фарфоре. Они по-прежнему молчали, когда вошла Стеффи с кофейником. Поставила его на стол и медленно вышла, не говоря ни слова. Отец взял кофейник и наполнил чашки.

— Ты там в безопасности?

— Да, вполне. Я неплохо научился скрывать свое истинное «я». Пока не иссякнет поток денег, я буду в безопасности.

— Есть новости о Ребекке? — спросила Алекс.

— Нет, ее все еще ищут.

— Уверен, она найдется, — сказал отец.

— Надеюсь. Что Ули?

— Ничего, никаких писем, никаких новостей от вермахта. Он по-прежнему на Восточном фронте.

— Сколько людей умирает в лагерях? — спросила Александра. — Уму непостижимо. Невозможно поверить, что они так поступают. Это чудовищно. Я знала, что евреи уехали, но о них никто никогда не вспоминает. Словно они исчезли в никуда.

— Я видел смерть шестидесяти тысяч, может, и больше. И это всего за восемь недель пребывания в лагере. Такого ада я и вообразить не мог. Найти Ребекку теперь кажется недостаточным. — Выговориться было приятно, словно залить водой пылающий внутри огромный пожар. — Я попытался помочь женщинам, которые на меня работают. Их около шестисот. Я стараюсь сохранить им жизнь.

— Но теперь ты хочешь сделать больше, — заключил отец.

— Да. Я должен.

— А если СС узнает, что ты помогаешь заключенным? — спросила Александра.

— Меня казнят. — Александра сразу заплакала. — Но, думаю, это лучше, чем не делать ничего. Я не смогу жить с осознанием, что даже не попытался что-то предпринять.

— Там есть с кем поговорить? Надежный человек? Что другие эсэсовцы думают о происходящем?

— Никого. Остальные думают, что трудятся на благо рейха, ради мира. Они настолько отравлены ложью, что считают, будто поступают правильно. — Он сделал глоток кофе. Напиток оказался слишком горячим и обжег губы. — Что произошло с этими людьми, с другими эсэсовцами, как они могут творить такое? Я видел немыслимые вещи. Зверски убитые женщины и дети… Как они могут? Этот вопрос прожигает мне разум. Я знаю этих людей. Ем с ними. Играю с ними в карты и пью. По вечерам они кажутся обычными, нормальными парнями, с ними можно весело провести время, если не знаешь их истинной натуры…

— Поразительно, какое влияние оказывают годы режима и пропаганды, — сказал Стефан. — Никто не рождается с такой жестокостью в сердце.

— Я часто думаю: если бы я вырос в их среде, то стал бы таким же?

— Ты никогда бы не стал таким же, — ответил отец.

— Не знаю. Если я ничего не сделаю, то ничем не буду отличаться. Эсэсовцы в лагере только раздают приказы. Есть и убийцы, которым нравится там работать, но большинство — пассивны. Они просто делают свое дело.

— То есть истязают и убивают невинных людей? — уточнила Алекс.

— Да.

— И никто ничего не говорит?

— Нет. Иначе их просто отправят на Восточный фронт, как пушечное мясо. Я там совершенно один.

— У тебя есть мы.

— Вы не представляете, какое облегчение — выговориться. Я там задыхаюсь.

— И как, есть идеи? — спросил Стефан. — Ты прав, нужно что-то делать.

— Я правда не знаю, что можно предпринять. У меня есть деньги, и я не должен ни перед кем отчитываться. Через лагерь проходят потоки денег, это просто настоящее цунами.

— Воспользуйся этим, — посоветовал Стефан.

— Погоди, папа. Его могут казнить, — возразила Александра. — Думаю, ему следует быть осторожнее.

— Я запретил мгновенные казни в своем подразделении. Среди работников склада не было убийств уже целый месяц.

— Хорошо. Что еще?

— Должен быть еще какой-то способ им помочь.

— Ты прав, Кристофер. Должен быть способ.

Кристофер сидел идеально прямо, замерев на месте. Добиться встречи с лагеркоммандантом Хёссом оказалось на удивление легко. Казалось, лагеркоммандант и сам хотел увидеться с ним еще раз. Кристофер покашлял и разгладил воротничок, и без того тщательно проглаженный до идеального состояния. Провел рукой по гладкой коже лица и улыбнулся секретарше Хёсса. Она улыбнулась в ответ. Офис Хёсса находился прямо возле забора Аушвица I, прямо рядом со зданием администрации, где находились официальные офисы экономического отдела, которые почти не использовались. Хёсс открыл дверь.

В этом человеке, управляющем всем лагерем, не было ничего необычного. Среднего роста, пониже Кристофера. Густые каштановые волосы. В лице тоже ничего особенного, никаких шрамов или военных ран. Самый обыкновенный человек лет сорока. Из тех, мимо кого пройдешь на улице, даже не обратив внимания, не догадываясь, что он — хозяин всего этого ужаса и смерти. Глядя на него, Кристоферу становилось физически плохо. Хёсс лениво салютовал молодому оберштурмфюреру. Кристофер вошел в комнату и сел в бархатное красное кресло, одно из трех, стоявших перед массивным обтянутым кожей столом. Со стены на них смотрел портрет Гитлера. Хёсс заговорил: