Оуэн Дэмпси - Найдите Ребекку

— Погоди, у тебя дочь? В газете об этом не сказано.

— Я хотел уберечь ее от внимания репортеров. Не хочу ее в это втягивать.

— Сколько ей лет? Как ее зовут?

— Ее зовут Ханна. Ей одиннадцать. Она осталась на Джерси, с моим отцом. Вчера вечером я говорил с ней по телефону.

Он снова услышал в голове голосок Ханны. Ему стало теплее.

— Ей одиннадцать?

— Да, она приемная. Одна из тех, кого я спас из лагеря. Кляцко, глава зондеркоманды, принес мне ее вечером накануне поездки в Берлин. Он вынес ее из крематория, завернув в старое пальто. — Он поморщился, вспомнив ребенка. Тогда он такое одобрить никак не мог. Кляцко просто принес ее. Он покачал головой, изумленный невероятной храбростью этого поступка. — На следующее утро я вывез ее из лагеря на машине, передал отцу в Берлине.

— Как тебе удалось незаметно ее вывезти?

— Ханна была совсем малышкой, ей было около года. Я дал ей водки. Она не произнесла ни звука.

— Ловко придумано.

— Она была слишком маленькой для домов и приютов, которые мы организовали, поэтому она осталась с моей семьей. Они присматривали за ней оставшиеся несколько месяцев. Это было в октябре 1944-го. Ханна стала последним ребенком, спасенным мной из Биркенау. После этого лагерь развалился.

— Что тебе про нее известно? Откуда она?

— Она из Венгрии. После войны мы пытались отыскать ее семью, но это оказалось невозможно. Я почти ничего не знаю. — Он представил дочь младенцем, с родными родителями. — Не было никаких записей о ее семье или хотя бы имени. Алекс приносила ее ко мне на свидания в лагерь для интернированных после Дахау. И когда меня отпустили, когда Алекс вернулась на Джерси, она отдала Ханну мне. Я удочерил ее. Она стала для меня всем, моей спасительницей. Не думаю, что я бы справился без нее.

— Что случилось с тем заключенным, Кляцко?

— Он умер. Его убили эсэсовцы.

Вся зондеркоманда была мертва. Упоминание о Кляцко до сих пор приносило боль.

— Мне бы очень хотелось познакомиться с Ханной.

— Уверен, она будет в восторге. Она столько о тебе слышала. Но, возможно, она примет тебя за привидение.

— А кто сказал, что это не так?

Кристофер ткнул ее пальцем в плечо.

— Ты не привидение.

Ребекка остановила молодого человека в синем костюме:

— Простите, сэр, который час?

Было 06.45. Ребекка поблагодарила прохожего и повернулась к Кристоферу.

— Нам пора. Ты должен закончить интервью.

— Думаешь?

— Да.

Она направилась в обратный путь. Кристофер замер, наблюдая со спины, как она идет и как покачивается в теплом воздухе ее платье. Они оказались в тоннеле деревьев, над ними переплетались ветви, и проблески вечернего солнца сверкали сквозь листву. Она обернулась.

— Мне придется тебя тащить?

— Думаю, да. — Но Кристофер все же пошел за ней. Ребекка остановилась, дожидаясь его.

— Поверить не могу, что у тебя есть дочь.

— А у тебя есть дети? Я заметил обручальное кольцо.

— Нет, детей у нас нет. — Ускорив шаг, Ребекка свернула с тропинки и направилась к выходу из парка. — Я скучаю по Джерси. Все время о нем думаю. Тель-Авив прекрасен, он стоит прямо на побережье, там есть пляжи и море, как на Джерси, но чего-то не хватает, понимаешь?

— Меня?

— Нацистского военного преступника? Не думаю.

— Я делал это ради тебя, Ребекка.

— Я знаю, знаю. — Ребекка взяла его за руку. Чудесное ощущение. Она сжала его ладонь и отпустила. — Года были милосердны к тебе, Кристофер, — лишь немного седины на висках, — заметила она и провела кончиками пальцев по его голове. — Но выглядишь ты хорошо. А я?

— Чудесно.

— В лагерях я часто вспоминала день, когда ты нашел меня в кустах, возле дома моих родителей. Забавно, да? Вообще-то в лагерях я мало о чем думала. Кроме тебя и Джерси, только о еде. Не о войне, не о том, что я буду делать дальше, не как поквитаюсь с чудовищами, управлявшими лагерем, только об этих трех вещах. Но, если честно, о куске хлеба или о картофелине я мечтала гораздо чаще, чем о тебе.

— Я представить не могу, что тебе пришлось пережить.

— Странно и ужасно быть вечно голодной, постоянно мерзнуть. Моя подруга, Эмили Розенфилд, умерла и оставила мне ложку. Она сказала, что это спасет мне жизнь. Я повсюду носила эту ложку с собой, чтобы быть готовой. — Он хотел что-нибудь сказать, но не подобрал слов. — Я ела все: древесину, листья, траву. Научилась выискивать самые сочные кусочки травы, самые мясистые. Самой теперь не верится.

Голос Ребекки был слаб, словно он разговаривал с ее бледным отражением.

— Забавно, но, думаю, я бы не справилась, если бы у меня были «нормальные» родители. Жизнь с ними стала лучшей тренировкой перед лагерной жизнью. — Ребекка подвинулась к нему, взяла его за руки и прошептала: — Я так и не поблагодарила тебя за то, что ты пытался для меня сделать. Спасибо, Кристофер.

Кристофер почувствовал ее тепло.

— У меня не было вариантов. Как я мог тебя бросить? Я должен был это сделать. Выбирать не пришлось.

Свет вечернего солнца отражался в окнах машин, и Кристофер чувствовал, как по позвоночнику ползет капля холодного пота. Он расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, закурил и предложил сигарету Ребекке. Она покачала головой, и они пошли дальше, петляя среди толпы, пока не вернулись на Бродвей. Примерно минуту оба молчали. Вопросов и историй было слишком много.

— Значит, ты замужем? Что случилось с Джонатаном Дарреллом?

— Он погиб в 1947-м, разбился на мотоцикле. Я не видела его с тех пор, как уехала. Давай не будем об этом говорить. Все это давно кануло в Лету. — Ребекка провела рукой по волосам, откинув их на бок. У Кристофера замерло сердце. — Ты так и не женился? Почему, Кристофер? Очередь из кандидаток должна была выстроиться от вашего дома в Сент-Мартине до самого Сент-Хелиера. Никому из них не удалось тебя захомутать?

— Нет. Знаешь ли, непросто соответствовать идеалу. — Он снова затянулся. Между ними повисло тяжелое молчание, и Кристофер прервал его: — Разумеется, у меня были женщины, но никого особенного. Я растил маленькую дочь, с нами жил маленький Стефан, так что мы с отцом фактически воспитывали двоих. Я хотел, чтобы у Ханны появилась мать и по-прежнему хочу, но притворяться я не смогу. — Теперь он хотел, чтобы Ребекка сменила тему. — Мне понадобилось много времени, чтобы принять твою смерть и жить дальше. Не уверен, что у меня вообще это получилось.

— Я не умерла, Кристофер.

— Я вижу, но мы пока не выяснили, призрак ты или нет.

До возобновления интервью оставалось меньше десяти минут. Он бросил сигарету.

— Я не должна была сегодня сюда приходить.

— О чем ты?

— В последнее время мне стало гораздо легче, мне казалось, произошел прорыв. Я стала гораздо счастливее, пока не прочитала про тебя. Все, чему я посвятила последние девять лет жизни, оказалось ошибкой. Я пережила лагеря, но оставила там большую часть себя. Когда я наконец поверила, что ты вступил в СС, моя невинность умерла окончательно. Воспоминания о тебе были единственным свидетельством, что в этом мире еще существует любовь и мне есть ради чего бороться за жизнь. — У нее потекли слезы. Они остановились посреди улицы. Кристофер положил руку ей на плечо и поцеловал в лоб. — Я пыталась жить во имя тех, кто погиб. Я жила только ради них. Но теперь я встретила тебя, узнала все это. Мне не следовало приходить. Надо было оставить все, как есть.