Оуэн Дэмпси - Найдите Ребекку

Кристофер оформил бумаги для перевода Брайтнера на фронт и откинулся на спинку стула. С Фридрихом придется подождать, но рапортфюрер больше его не побеспокоит. Понадобилось десять минут, чтобы убедить секретаря Гиммлера написать письмо. Сколько раз он оказывал такую услугу другим офицерам, готовым заплатить деньги за решение проблемы? Скоро все закончится. Секретарь это знал. Кристофер взял телефон. Секретарша Херца сделала вид, что с ним незнакома, хотя на прошлой неделе он посылал ей цветы. Молодец. Херц, кашляя, ответил.

— Думаю, сегодня утром все прошло хорошо, — начал Кристофер.

— Да-да, грузовик пришел вовремя. Водитель отвез их в новое жилье.

— Отлично, рад, что все прошло так гладко.

— На этом все?

— Пока да, герр Херц, но, думаю, я обращусь к вам снова, и скоро.

Кристофер повесил трубку.

Он пришел в конце дня. Высокий мужчина, крупнее Шульца, широкоплечий, все еще мускулистый. Его звали Маркус Кляцко. Глава зондеркоманды, назначенный вместо Шульца. Кляцко сел напротив Кристофера.

— Вы вызывали меня, герр оберштурмфюрер? — начал он.

— Да. — Кристофер откинулся в кресле и посмотрел в окно, на снег, провода и деревья. — Передайте другим заключенным, что мгновенных казней больше не будет. Если возникнут какие-то проблемы с капо, охранниками или даже с офицерами, приходите ко мне. — Кляцко кивнул, медленно и неуверенно. — Я постараюсь защищать вас, насколько смогу. Буду предупреждать обо всем, что узнаю, но остальное не в моей власти. Я бы хотел делать больше.

— Я знаю.

— А теперь я хотел бы поговорить с вами о том памятном дне в Дахау, дне, когда женщины из «Канады» спасли вашу жизнь. — Кристофер поправил наушники или подвинулся поближе к микрофону. — Каково ваше мнение относительно поступка американских солдат — расстрела от пятидесяти до ста отрядов эсэсовцев в день освобождения концентрационного лагеря в апреле 1945-го?

Интервьюер жестом предложил ему ответить.

— Возможно, если бы солдаты увидели все кровопролития, совершенные там, они бы не приняли столь поспешного решения о новых убийствах. Я понимаю, почему они так поступили. Это было единственной справедливостью, увиденной заключенными за долгие годы пыток, голода и смертей. Думаю, на их месте я мог бы поступить так же. Но на их месте я не был.

Кристофер искал глазами Ханну, хотя и знал, что ее там нет.

— Почему вы не стали себя оправдывать, когда солдаты окружили эсэсовцев? Почему не сказали, что отличаетесь от остальных?

— Кажется, я был единственным эсэсовцем, не пытавшимся оправдаться, — улыбнулся Кристофер.

— Но ни один из них не совершил ничего подобного: вы спасли триста сорок два ребенка от верной смерти в газовых камерах и защищали жизни более чем шести сотен женщин, ваших работниц.

— Откуда вы знаете? Я не знал их историй, а они не знали моей. На самом деле я просто устал. Ребекка была мертва. Я продолжал поиски даже после того, как ее отец рассказал мне о ее гибели, но безуспешно. И кто сказал, что я не заслужил за свои деяния смерти, как и остальные? Я доставлял в СС сотни тысяч долларов, фунтов, рейхсмарок и всевозможной другой валюты.

— Заключенные, которые спасли вас, явно не считали, что вы заслуживаете смерти.

— Да, не считали.

Он откинулся на стуле, вспоминая тот день: молодой американский солдат с покрасневшими карими глазами и сжатыми в линию губами подошел к нему и поднял дрожащими руками винтовку. Солдат прицелился Кристоферу в грудь. Кристофер закрыл глаза, не надеясь когда-либо открыть их снова. Прозвучал выстрел. Любопытное чувство — принять смерть и снова обрести жизнь. Его спасла Мартина Кочанова. Когда он снова открыл глаза, то увидел, как она вцепилась в лицо солдата, повиснув у него на плечах. Предназначенная ему пуля пролетела над головой. Другие женщины из «Канады» увели его, прикрывая собой. Грянули новые выстрелы, и когда он обернулся, остальные эсэсовцы были мертвы.

— А почему вы и ваши работницы оказались в Дахау, когда остальную часть Аушвица перевезли в Берген-Бельзен?

— Я услышал о вспышке тифа в Берген-Бельзене. Большая партия заключенных из восточных лагерей превратила бы его в смертельный капкан. Я использовал последние деньги, украденные из сейфа, чтобы подкупить нужных людей и переправить на поезде работниц «Канады» с несколькими оставшимися членами зондеркоманды в Дахау.

— Это были те же деньги, которыми вы обычно давали взятки, чтобы детей с поездов отправляли на фабрику, где их забирал ваш отец?

— Да, это были деньги из того же источника.

Кристоферу было холодно и одиноко. Он снова подумал о Ханне.

— И что стало с этими деньгами?

— Их давно нет. Если вы предполагаете, что я оставил какую-то часть себе, то ошибаетесь. Я брал деньги только для одной цели.

— Как вы миритесь с фактом, что деньги, которые вы давали тем людям, нацистским военным преступникам, могли помочь им скрыться, как многим другим?

— Мне пришлось сделать этот выбор. Нужно было как-то справляться с ситуацией, которую я видел каждый день. Если бы я ничего не сделал, очень вероятно, что люди, которым я помогал, погибли бы, а дети с поездов точно были бы мертвы. Прискорбно, что некоторым удалось бежать.

— Перейдем к трибуналу по военным преступлениям в отношении вас, который состоялся в Польше в 1946 году. Двадцать бывших заключенных свидетельствовали в вашу пользу, и адвокат сказал, что еще более двухсот выразили желание за вас заступиться. Некоторые хотели приехать из Франции, из США и даже из Израиля.

— Вы хорошо подготовились.

— Потом, в 1947-м, вы давали показания против ваших бывших начальников — главы лагеря Артура Либехеншеля и вашего прямого руководителя Уве Фридриха и оба получили смертный приговор за военные преступления. Каково было свидетельствовать против бывших коллег?

Журналист снова махнул рукой, напоминая про мертвые паузы, о которых ему рассказали перед интервью.

— С некоторыми сложностей не возникало. Я надеялся, после этого меня покинут некоторые видения и сны. — Кристофер оглядел серую студию. Продюсер сидел в углу, в наушниках, и Кристофер видел пленку, на которую записывалось каждое его слово. Он почувствовал себя так, будто снова оказался на суде. Подумал о семье и о Джерси и задался вопросом, зачем вообще согласился на интервью. — Это был мой долг перед погибшими. — Давид Адлер из Американского еврейского комитета курил сигарету у окна студии. — То, что происходило в лагерях, которые я видел своими глазами, было чудовищно, и я… Был счастлив покарать по заслугам хоть кого-то из преступников.

— А кому-нибудь из ваших коллег-эсэсовцев удалось уйти незамеченными?