Абрамов Ерухам - Закон тайга — прокурор медведь: Исповедь

— Товарищ начальник, мне же ехать надо! Меня в Ростове родные ждут! Этот мальчик залез ко мне в карман, а больше я, честное слово, ничего не знаю…

Милиционер взял один из его чемоданов и предложил ему следовать за собой. Другой рукой он придерживал меня, да так крепко, что я и пошевельнуться не мог. Спекулянт повиновался — выхода не было. У меня сильно болела голова и ушибленная нога. Стыдно было смотреть по сторонам. Я боялся, что нам навстречу попадутся знакомые, но на мое счастье никого не оказалось.

Нас привели в вокзальное отделение. По пути спекулянт усиленно уговаривал милиционера отпустить его, уверял, что его ждет семья. Мол, завтра они договорились встретиться в Ростове… Это ни к чему не привело.

Меня отвели в какую-то комнату (я даже не знал, что это и есть моя первая тюремная камера). Там сидело несколько мальчишек. Никого из них я не знал. Из их разговоров между собой я понял, что их снимали с поездов как беспризорных. Через два часа меня вызвали.

За столом сидел тридцатилетний милицейский с офицерскими значками. Меня подтолкнули к столу.

— Сядь, — раздался грозный голос офицера.

Только теперь я заметил, что в кабинете находился и тот — со своими чемоданами он разместился в уголке.

— Фамилия?

— Абрамов.

— Имя?

— Иерухам…

— Год рождения?

— 1929.

— Место проживания, адрес полностью.

Вот тут-то я запнулся: очень не хотелось отвечать, но я смертельно боялся побоев. Да и все равно узнают… А Рома мне давно еще рассказывал, как бьют в милиции.

— Я проживаю на улице Сулеймана Стальского.

— Работаешь?

— В часовой мастерской, учеником…

Все, мною сказанное, милицейский записывал. Закончив, он отложил ручку.

— Ты этого человека знаешь? — и он кивком головы указал на спекулянта.

— Нет…

— Что ты на вокзале делал? Почему не на работе?

— Опоздал… Проспал… А на вокзале — так просто, гулял, хотел к морю пойти, на берегу посидеть…

— Правду говори! — закричал вдруг офицер. — Нечего нас за нос водить! Я тебя, сволочь, выведу на чистую воду, — размахивал он руками. — Хотел, видите ли, на морском бережку посидеть в такую погоду!.. Подожди, я тебе сделаю здесь холодную ванну, так ты век будешь помнить!

Он рывком встал из-за стола, подошел ко мне, поглядел в упор. Я подумал, что вот сейчас он меня ударит, и весь сжался.

— Ты раньше в милицию попадал? — спросил он несколько помягче.

— Никогда.

— Магомедов, позвал он кого-то, приоткрыв дверь. В ответ послышалось: "Здесь, товарищ следователь!” — Позвоните и узнайте в горотделе, такой задерживался ли ранее, — с этими словами следователь протянул невидимому мне Магомедову только что исписанный лист бумаги.

— Ладно, — следователь вновь уселся за стол. — Так зачем ты ему в карман полез? Вор? Карманник?

— Нет-нет, — поторопился ответить я.

— А тогда за что ж он тебя лупил?

Я вовремя вспомнил, с чего началась эта встреча: спекулянт толкнул меня на перроне. Да и нога все еще давала знать о себе. Когда я в камере снял ботинок, то увидел, что два пальца у меня на ноге вспухли и посинели. Все это я и рассказал следователю, прибавив, что я пошел к поезду, чтобы отомстить обидчику… А тут началась посадка, на ногу мне что-то тяжелое свалилось, так что я даже закричал от боли, а он — я кивнул на сидящего в углу, — схватил меня за руку и принялся бить. Ну, я ему и ответил: стукнул промеж ног. А остальное, мол, вы сами знаете…

В дверь постучали. Вошел по-видимому тот самый Магомедов. Он что-то прошептал следователю на ухо и удалился.

— На дело давно ходишь? — после недолгого размышления спросил следователь.

— На какое еще дело? — я прикинулся, будто ничего не понимаю.

— Один был на вокзале?

— Один!

— А дружки твои где?

— Нет у меня никаких дружков, я к морю шел…

— Неправда, негодяй, — завопил внезапно из своего угла долго молчавший спекулянт. — Я твою руку у себя в кармане поймал, потому и бросил чемодан…

— Замолчи! — гаркнул следователь. — Тебя не спросили!

— Ведь я знаю, — продолжал он, что ты пошел за ним в толпу, чтобы, карманы его очистить. Свидетели показывают, что видели у тебя в руках его кошелек. А ты мне байки травишь.

Он поднялся из-за стола, открыл двери и позвал милиционера. Меня отвели в камеру.

Там я пробыл несколько дней. На допросы меня больше не вызывали. Меня это страшно мучало: ведь неизвестность дальнейшего страшнее всего… В голове вертелись тяжелые мысли: сколько дадут, куда пошлют… Ночи я проводил, не смыкая глаз. Так продолжалось долго, а потом я словно смирился со своим положением и перестал переживать.

На четвертый день о том, что меня арестовали, узнали дома и на работе. Отец и мать пришли ко мне. Меня вывели к ним в коридор. Они бранили 48 меня и одновременно утешали. Мать плакала, а отец был молчалив. Я чувствовал, что душа его разрывается на части… Он рассказал мне, что судить меня собираются за воровство и как несовершеннолетнего отправят в детскую колонию. Я все это слушал, а хотелось мне одного: сейчас же пойти с ними в наш дом, выспаться в теплой постели, утром отправиться в мою мастерскую — и все забыть, забыть к черту!..

В эту ночь я нова не спал: горькие думы не давали даже вздремнуть.

Утром меня вновь вызвали на допрос. Допрашивал меня другой следователь, седой, в гражданском. Через день после этого допроса меня перевели в городскую тюрьму — в камеру предварительного заключения. Мать приносила мне передачи, но свидания нам не давали. А мне так хотелось увидеть ее, отца, сестер…

Как-то раз нас вывели на обычную пятнадцатиминутную прогулку на тюремный двор. Прохаживаясь, я заметил пожилого человека в форме охраны. Аккуратно заправленная гимнастерка, шапка-ушанка, на ремне кобура. Он направился в сторону туалета. Покуда он находился там, я все думал, где я видел его раньше, откуда знаю. И наконец — вспомнил: это был Халид — "хозяин”, как все мы его называли…

Я решил подобраться поближе к туалетам.

— Куда пошел, арестованный, — раздался окрик дежурного.

Я остановился. Продолжил прогулку, стараясь, однако, держаться поближе к дорожке, ведущей к туалетам.

Хозяин вышел. Спокойным размеренным шагом зашагал в кабинет дежурного. Когда он поровнялся со мной, то поднял глаза, всмотрелся — и без малейшего удивления продолжал свой путь.

Я был убежден, что это хозяин, да как же это?! Ведь он владелец ямы, притона воров и проституток.

Нас загнали обратно по камерам, а я все никак не мог опомниться от этой встречи на тюремном дворе: не понимал, как он очутился здесь, среди блюстителей закона…

В войну людей долго в тюрьмах не задерживали. Дело спешно передавалось в суд, там и решалась судьба арестованного. Для "демократии” придавали подсудимому защитника — и процесс начинался. Такой процесс, как мой, длился от силы часа полтора в полупустом зале.