Абрамов Ерухам - Закон тайга — прокурор медведь: Исповедь

Как-то меня вызвали в дежурку. Я надеялся, что встречу там хозяина, но вместо него увидел мужчину лет пятидесяти, с коротко подстриженными усами, в шинели без погон.

— Гражданин Абрамов? — осведомился он, увидев меня.

— Да.

— Меня назначили твоим адвокатом.

Я и слова такого не знал, но утвердительно кивнул, будто мне все ясно. Мужчина представился полным именем, затем вышел в соседнюю комнату. Туда же немедленно вывели и меня. Посадили на стул — и все началось сначала. После стандартных вопросов он прямо спросил, что заставило меня лазить по карманам? Ну, вот, в частности в карманы гражданина Абдухамилова?..

— Какого Хамилова?! — заволновался я. — Знать я никого не знаю! И вообще ни к кому в карман не лазил! — резко отрубил я.

— Ты, Абрамов, успокойся. Известно, что на вокзале ты совершил попытку обворовать Абдухамилова, полез к нему в карман за бумажником. Имеются показания свидетелей.

Я уже владел собою. Принялся доказывать, что ничего такого и в мыслях не держал, а в толпу за этим Хамиловым пошел, чтобы отомстить ему за удар. А когда упал чемодан, я согнулся от боли. Здесь-то мне на глаза попался лежащий на асфальте бумажник — и я его поднял. В это время он схватил меня за руку… Словом, я упорно держался своего.

— Так ты это подтверждаешь?

— Да!

На этом наша беседа закончилась. Мужчина сообщил, что суд состоится через несколько дней. Судья Гусейнова. "Женщина”, — подумал я, но промолчал, не стал интересоваться.

Меня вернули в камеру. У соседей я спросил, что такое "адвокат”. Защитник, — объяснили мне. Вот это слово было мне знакомо и понятно.

Через день мне сообщили, что суд назначен на восьмое декабря. Оставалось еще девять дней.

Миновало пятое декабря: "День Конституции”. Наступил день суда. Мне было жутковато, но мои соседи по камере успокаивали меня. Ведь и их должны были судить вместе со мною: всего шесть человек зараз.

В десять часов утра нас начали выкликать по фамилиям: "…Абрамов, на выход!” — раздалось в камере. Все вызванные поднялись. Их вывели. Это были мелкие воришки; промышляли, как, впрочем, и я сам, на базаре. Двое — какие-то Камилов и Смирнов — шли за воровство в квартире и ограбление продуктового магазина.

Нас усадили в "воронок”. Машина остановилась у здания городского суда Махачкалы. Выходя из кузова, я заметил отца и хозяина мастерской. Мать тоже была рядом.

— Ази, — воскликнула мать.

Я повернулся на ее голос, и стыдно мне стало глядеть ей в глаза. Я вдруг сильно озяб, но и в самом деле было холодно — ветер, снег… Нас завели в здание суда и всех вместе посадили в какую-то комнату.

Первыми вызвали Камилова и Смирнова: это были ребята постарше, восемнадцатилетние. Шли они по второй судимости: успели отсидеть по городу в детских исправительно-трудовых колониях. Разбирательство длилось около двух часов. Каждый получил еще по году тех же детских колоний…

— Абрамов! — услышал я голос за дверью.

Словно сирена, он ввинтился в мои уши.

Я оказался в зале суда, сидящим на скамье подсудимых. Меня заранее предупредили, чтоб на вопросы я отвечал четко и ясно, а к присутствующим в зале — не оборачивался. Эту "консультацию” дали мне еще и ребята в камере.

Возвышение, где стояли судейские кресла, оставалось пустым…

— Суд идет! — заорали в зале. Все присутствующие встали, и я с ними.

Первой вошла в зал женщина средних лет в пальто внакидку. За нею двое заседателей. Судья заняла среднее место, а заседатели разместились по сторонам.

Слушание дела началось.

— Абрамов, встаньте, — обратилась ко мне судья нежным женским голосом.

Я встал — и началась уже знакомая мне процедура с именем, фамилией, адресом и т. д. Затем пошли вопросы.

— Раньше судились?

— Нет.

— Знаете, в чем обвиняетесь?

— Да.

— Признаете себя виновным?

— Нет!

— Что имеете сообщить суду по существу дела?

Я повторил все, что ранее твердил следователю и адвокату. Коротко и ясно. Однако, я отлично видел, что судья совсем не прислушивается к моим словам: листает какие-то бумаги и временами — погладывает на меня искоса. Это необычайно нервировало меня.

Когда я закончил свой рассказ, она обратилась к прокурору и адвокату: "Есть вопросы к подсудимому?” Оба отрицательно покачали головами.

— Абдухамилов! — скомандовала судья.

— У меня екнуло сердце. В зал под конвоем ввели того самого, с чемоданами, в красном шарфе… Разумеется, ничего этого при нем не было: он заметно похудел и осунулся, так что и узнать его было трудно.

— Расскажите по существу.

Поблекшим голосом он повторил свои показания. Сразу после этого его вывели из зала. Больше я его не встречал, но позже мне сказали, что он был осужден на восемь лет за спекуляцию…

Больше свидетелей не было. Выступил прокурор, который просил для меня год детских колоний. За ним выступил адвокат, предложивший оправдать меня, так как никаких прямых доказательств моей вины нет. Адвокат зачитал также просьбу "коллектива” моей мастерской, где меня характеризовали как отличного работника, предлагали взять на поруки.

Судья поднялась со своего кресла. За нею, словно по команде, подскочили и все остальные. Вышли… Минут через пятнадцать раздалось: "Суд идет!” Вновь присутствующие поднялись на ноги.

Зачитали текст приговора. Я был оправдан, как несовершеннолетний.

Проделав все формальности, я ушел из зала суда вместе с родителями. Домой! Мне даже не верилось… Выходя из зала, я увидел человека в форменной шинели, которого повстречал на тюремном дворе. Он прошагал вглубь помещения… Я не ошибся: это был "хозяин”.

Лишь после я узнал, во что обошлось мое оправдание: двенадцать тысяч рублей. Взятка, которую с трудом собрали мои родители. Меня это бесило больше всего… Сыграл свою роль и "хозяин”. Он, оказывается, специально приходил в суд — боялся, что я по молодости "расколюсь” и всех выдам. Но так как этого не произошло, то впоследствии он при всех бурно хвалил меня за выдержку и молчание в тюрьме и во время процесса…

Первое испытание я выдержал.

Наступил 1945-й. Я сидел в мастерской. Весной вести с фронта были радостными: немцы фактически проиграли войну.

В один из весенних дней мне крепко захотелось сходить в яму. Прямо отправиться туда я не решился: ведь почти четыре месяца не был, кто знает, как обстоят там дела… Был субботний вечер, прохладно. Я оделся потеплее и отправился на поиски ребят. Но все было безуспешно — их не было ни в одном из тех мест, где, по моим расчетам, они могли бы оказаться. Желание становилось все сильнее. Особенно хотелось вновь повидать Эльмиру, — да и других девушек, которых я познал там… Я принял решение пойти прямо к дому, но только, чтобы остаться до поры до времени незамеченным: вдруг меня не впустят, вдруг все покинули этот гостеприимный дом… Я заметил, что околачиваясь возле ворот, разговариваю сам с собой, повторяя вслух тревожащие меня вопросы.