Даниэль Рондо - Механика хаоса

– Ситуация меняется ежедневно. Я по-прежнему работаю над этим делом и пытаюсь установить все звенья сложной, часто случайным образом соединенной цепочки, которая связывает Триполи с нашими пригородами. Ваш «команданте Муса» на протяжении последних месяцев занимался не только подпольной торговлей древностями. Он через Мальту отправлял в Большой Пирог одному малийцу, крупному скупщику, партии кокаина. Мы обнаружили, что оборот наркотиков в городке вырос в разы, и этот рост носил взрывной характер. Муса сблизился с Исламским государством. По нашим предположениям, в Ливию отправилась небольшая группа французов малийского происхождения, связанных с этим дилером и крупной оргпреступностью. Как вам известно, вашего ливийского команданте убили, как и вашего турецкого друга. Кроме того, в больничной палате был убит один молодой африканец.

Мы с Рим бежали из Карфагена после ряда недвусмысленных угроз. А что, если убийцы охотились и на меня тоже? Брюно замолчал, словно прочитав мои мысли.

– Вы правильно сделали, что покинули Карфаген, – сказал он. – Если добыча пропадает у них с глаз, они о ней забывают. Но серия убийств убеждает нас в том, что эти типы ни перед чем не остановятся. Вы виделись с Левентом накануне его убийства?

– Да, он появился к концу ужина, который устраивал дипломат, временно заменяющий посла. Вроде бы они дружили. Его никто не ждал, он прибыл с Сицилии со своей подружкой…

– С Эммой. Вы ее знали?

– Мы недавно познакомились. Рим довольно долго с ней разговаривала.

– Она на несколько дней ездила с ним в Стамбул, а затем на Сицилию. Возможно, еще куда-нибудь. Как вы думаете, я мог бы поговорить об Эмме с…

– С Рим?

– Мы практически ничего не знаем об этой девушке. С родителями она давно порвала. Вела замкнутый образ жизни. Друзей в бизнес-школе не завела. Вообще ничем не выделялась. Училась неплохо, но не более того. На что жила, непонятно.

– Рим согласится, но я должен у нее спросить. Кстати, Эмма оставила ей сообщение на автоответчике. Может быть, вам удастся установить, откуда она звонила?

– Конечно. Это может быть ценно.

Рим валялась на постели и листала старый номер «Теннисного журнала». Я сказал ей, что Брюно сможет проанализировать телефонный звонок от Эммы, и она повернула ко мне голову. В профиль она была вылитая финикийская статуя. Она улыбнулась и встала за мобильником.

Брюно устроился на диване. Рим, босая, села по-турецки рядом с ним. Я – напротив них, на низком сирийском табурете темного дерева с перламутровой инкрустацией. Брюно попросил у Рим разрешения переписать сообщение на свой телефон.

– Пожалуйста! Может, благодаря вам я ее найду!

– Результаты будут через сутки. Я сразу вам позвоню.

Он бросил на меня взгляд, и я кивнул ему, приглашая продолжать. Если он хотел расспросить о чем-то Рим, самое время было приступать.

– Вы давно ее знаете?

– Да нет, не больше недели. Но мы сразу нашли общий язык. Мы друг друга понимали. Она – моя единственная подруга.

Рим сказала это очень быстро, с немного нервным нетерпением. Их с Брюно беседа выглядела какой-то асимметричной. Рим говорила много, но не сообщила ничего особенного, разве что подтвердила, что Эмма не считала связь с Левентом чем-то серьезным. В свою очередь, Брюно явно с ней осторожничал. Я подумал, что им, возможно, мешает мое присутствие.

Брюно наверняка занимал вопрос, в каких отношениях находимся мы с Рим. Возможно, мысленно он сравнивал нас с Эммой и Левентом. Я уже хотел предложить им продолжить разговор без меня, когда Рим вдруг встала и довольно сухо заметила, что больше она ничего не знает. Правда, она тут же смягчила тон и добавила:

– Брюно, пожалуйста, не забудьте нам позвонить. Это очень важно.

Среди ночи Рим проснулась. Я слышал, как она хлопает дверцей холодильника, и решил, что она захотела пить. В квартире было жарко, хотя мы оставили открытыми окна, выходящие во двор. Час спустя я обнаружил ее в гостиной. Она сидела в темноте на сирийском табурете и горько плакала. Мне понадобилось немало времени, чтобы вытянуть из нее, в чем дело. Она призналась, что боится за Эмму:

– Я все время вспоминаю, какой видела ее в последний раз. Она шла под пальмами своей танцующей походкой, потом обернулась и помахала мне рукой. Мы должны были встретиться на следующий день, но про это я тебе уже говорила. Я не поняла, что она со мной прощалась…

Она побежала в туалет сморкаться. Я успокаивал ее целый час. Она рыдала, свернувшись в клубок у меня на руках. Я принес коробку бумажных носовых платков и выдавал их ей по одному. Когда сквозь красные шторы в гостиной забрезжил утренний свет, я предложил ей пойти сварить кофе.

– Нет, подожди, никуда не ходи… Мне надо что-то тебе сказать.

Она снова заплакала, и я не сразу разобрал, что она говорит.

– Эмма занимается проституцией, но это не новость. Это ее способ оставаться свободной. Левент очень много ей платил. Но дело не только в этом. Он чем-то ее привлекал. Тем, что он был опасен. Она сфотографировала список его контактов в мобильном. И там был один человек, которого она знала.

В восемь утра я позвонил Брюно. Он снял трубку мгновенно и сказал, что уже получил результаты анализа записи с голосом Эммы.

– Приходите к нам прямо сейчас.

– Через час буду.

«Вилла», Седьмой округ Парижа, Франция

Улицы вдоль Сены все еще были закрыты для движения транспорта, и Брюно, пробиваясь через пробки, на чем свет стоит клял инициативу мэрии каждое лето устраивать на берегу реки городские пляжи. Его мобильный без конца тренькал, принимая все новые эсэмэски.

Лора: «Влюблена как никогда». Она требовала, чтобы он познакомился с Маргаритой. «С какой Маргаритой?» – «Пап, ты что, нарочно? Маргарита – моя учительница по НЖЗ».

Сабина – его младшая дочь, которую он пригласил в будущую среду на обед. Она в третий раз напоминала ему, что стала веганкой. «Какой еще веганкой?» – «Обыкновенной! Я больше не ем мяса и тебе не советую!»

Наконец, вишенка на торте: их мать. Любовник ее бросил. «Как и следовало ожидать». Разумеется, она впала в депрессию. Он узнал об этом от Сабины. Вечером, возвращаясь из больницы, она открывала очередную бутылку бордо. С начала прошлой недели Мари-Элен звонила ему каждый день. Он на протяжении долгих месяцев ждал этих звонков, а теперь, видя на экране телефона ее имя, не снимал трубку. «Катастрофа! Я ничего не замечал, а в результате я уничтожен. Как и она. Разве такой нам виделась наша жизнь? Когда между нами начался разлад, все еще было поправимо, но мое мнение не учитывалось. В том, что с нами произошло, виновата только она. Наши дочери на глазах теряют разум. Но пусть Мари-Элен больше на меня не рассчитывает. Я не собираюсь служить ее спасательным кругом». Похоже, его отчуждение от Мари-Элен приняло затяжную форму, хотя в этом процессе наблюдались свои пики и провалы. Выпадали дни, когда он верил, что им поможет семейная психотерапия. Вместе с тем он продолжал встречаться с Эвелин в ее квартире на бульваре Сен-Жак – если ему не хотелось сидеть дома в одиночестве. Он также заметил, что сумел оказать на нее некоторое влияние, во всяком случае, она навела порядок на кухне.